На другой день он тоже не объявился, и я пошла в полицию. Я отлично видела, что, по их мнению, я поднимаю шум из-за сущих пустяков. Вероятно, они бегло оценили ситуацию (совсем юные супруги, практически дети, и уже с ребенком на шее) и решили, что у него роман на стороне. Они посоветовали мне подождать «еще пару деньков», но я была просто не в состоянии поверить, что Адам заставит меня так беспокоиться, что он не попытался бы со мной связаться, если бы мог.
Мистер Уэнтуорт отнесся ко мне более сочувственно, чем полиция. Когда я разревелась прямо у него в мастерской, он уговаривал меня не переживать, уверял, что Адам просто «выпускает пар» и что «в конце концов он объявится». Он и объявился три дня спустя, и тогда мне стало ясно – ему и в голову не пришло сообщить, что у него все в порядке. Мало того, он и не думал раскаиваться: по его словам, мне следовало бы понять, что он с Нельсоном. После этого во мне что-то умерло. Он проделывал это снова и снова, и я внутренне поклялась: никогда не прощу ему беспокойство, которое он заставляет меня переживать. Потому что каждый раз меня охватывал страх, что теперь-то с ним действительно что-то стряслось.
Я знаю, нехорошо так думать, и я вообще-то думаю так, лишь когда вспоминаю те скверные времена, но иногда, редко-редко, мне даже хочется, чтобы он на своей шкуре испытал, каково это – не знать, где находится человек, которого ты любишь, и сходить с ума от беспокойства. Опасаясь, что случилось худшее.
14:00–15:00
Адам
НЕ ПОМНЮ, КАК Я ДОБРАЛСЯ ДОМОЙ. Но вот я здесь, стою рядом с мотоциклом, в гараже, в окружении знакомых запахов – масла, картона, пыли. Как будто последних двух часов вообще не было. Я в состоянии думать лишь о Марни. Сейчас она наверняка попеременно испытывает два чувства – облегчение, что не успела на пересадку, и ужас при мысли о том, что бы с ней произошло, если бы успела. Как она может не думать сейчас о тех, кто полетел этим рейсом, кто успел на этот самолет, успел занять свои места? Я знаю Марни, ее начнет грызть неотвязное чувство вины – за то, что ее так злило это опоздание, за то, что теперь ей есть о чем рассказать. За то, что она выжила, а другие погибли.
Мои пальцы сами находят телефон, разблокируют экран, нашаривают вотсап. Ничего не изменилось, два моих послания остаются непрочитанными. Ну давай, Марни, мне нужно просто получить от тебя «у меня все ок». Снова пытаюсь ей позвонить. Снова все то же самое – тишина в трубке.
Я вхожу в дом. Джош стоит посреди холла, в руке у него здоровенный сэндвич.
– Можно мне на него посмотреть? – спрашивает он жадно.
Избегая его взгляда, чтобы он не понял, что что-то не так, я снимаю куртку, вешаю ее в шкаф, на крючок.
– На что посмотреть? – спрашиваю я.
– На кольцо для мамы. Можно мне его увидеть? Или оно завернуто?
Я не сразу вспоминаю, о чем речь.
– Нет, я… оно еще не готово.
– Как это – не готово? Почему?
– Размер не тот, – на ходу придумываю я. – Забыли, что его надо поменьше сделать.
Он садится на ступеньку, откусывает от сэндвича.
– Но сегодня сделают? Успеешь его забрать до вечера?
Я уже иду к кухне. Мне надо побыть одному.
– Надеюсь, – отвечаю я. – Они мне позвонят, когда сделают. Скажут, что уже можно забрать.
Он тащится за мной на кухню.
– А ты разве не мог взять его как есть? Мама не возражала бы, даже если бы оно оказалось великовато.
Мне хочется ответить: да заткнись ты, ради бога, плевать на кольцо, я сейчас хочу только, чтобы Марни позвонила.
– Думаю, не возражала бы, – вежливо говорю я. – Об этом я не подумал. Просто хотел, чтобы оно было ей как раз, чтобы она могла его нормально надеть, как только я его подарю.
– Они, значит, его сейчас подгоняют?
– Видимо, да.
– Но они сказали, что оно точно будет готово сегодня днем? – настаивает он с набитым ртом. – Если хочешь, я сам за ним съезжу.
Я поворачиваюсь к нему и почти кричу:
– Джош, они обещали позвонить. А до тех пор я не могу ничего сделать!
Он так и замирает, не дожевав. Краем глаза я вижу, как Мёрфи поднимает голову: своими криками я потревожил его сон.
– У тебя все в порядке, па? – осторожно интересуется Джош.
Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие:
– Да, все нормально. Просто немного обидно, только и всего.
– Вид у тебя не очень.
– Голова побаливает.
– Паршиво. Ты принял что-нибудь?
– Нет.
От острой потребности в личном пространстве у меня начинается кожный зуд. Я направляюсь к лестнице:
– Пойду в ванную, посмотрю, что там есть в шкафчике.
– А то, может, приляжешь? Все равно сейчас нечего делать, все под контролем. Скоро Макс придет, помочь с гирляндами и прочим.
Упоминание о Максе окончательно выводит меня из себя.
– Мама знает, что он придет?
– Ну да, а что?
Не стоило мне этого говорить, просто у меня голова не на месте. Джош сейчас мало бывает дома и не заметил, что Лив держится с Максом не так, как прежде. Мы его знаем с детских лет, он для нас практически член семьи. Макс для Джоша – то же самое, что для меня Нельсон. И Ливии всегда очень нравилось, что он здесь, с нами. Но несколько месяцев назад все изменилось. Теперь она выглядит отчужденной всякий раз, когда он навещает нас, приезжая домой из университета. Она всячески его избегает: то ей срочно надо позвонить, то куда-то сбегать по делам. Когда я упомянул об этом, она ответила, что мне так только кажется. Но я же знаю Ливию. И я знаю, что Макс тоже все видит, даже если Джош ничего не заметил, потому что он теперь избегает ее не меньше, чем она его. Мне бы стоило получше расспросить Ливию, и когда-нибудь я так и сделаю. Но не сегодня, конечно.
– Да так, – небрежно отвечаю я Джошу. – Знаешь, я, пожалуй, все-таки пойду прилягу. – Он удивленно косится на меня – я никогда в жизни не «ходил прилечь», во всяком случае, посреди дня. – На часок, не больше, – добавляю я.
Я поднимаюсь наверх. Добравшись до второго этажа, вдруг обращаю внимание на дверь в спальню Марни. Никогда прежде я так не смотрел на эту дверь. Собственно, я видел ее сотни раз с тех пор, как Марни уехала в Гонконг: когда поднимался, когда спускался, когда входил и выходил из своей спальни, – но никогда еще я не видел ее так ясно. Никогда толком не замечал, как сбита белая краска в правом нижнем углу. Как стерлась латунь ручки – ровесницы самой двери. И эти три дырочки от гвоздей – когда-то Марни настояла, чтобы сюда повесили деревянную табличку с ее именем, которую она нашла на рождественской ярмарке больше десяти лет назад.
Открываю дверь и вхожу. Тут все наполнено Марни. Никуда не делись ее постеры на стенах, вот актер из «Игры престолов», другие лица мне не знакомы. Ее книги по-прежнему стоят на полках: цикл про Гарри Поттера, «Властелин колец», трилогия «Северное сияние», но еще и творения Джейн Остин и Нэнси Митфорд. На мраморной каминной полке стоят ее фотографии: на одной-двух она со мной, Ливией и Джошем, но на большинстве она с друзьями по школе и университету. Почти на всех фигурирует Клео, что неудивительно. Есть даже особый раздел этой частной фотовыставки: на этих снимках они всячески дурачатся и корчат рожи.
