Да, здесь много Марни, но здесь далеко не вся она. Тут нет той груды одежек, которую мне вечно приходилось перекладывать на кровать, чтобы освободить для себя кресло, когда я заходил к ней поболтать. Тут нет книг и журналов, вечно разбросанных по всему полу. Ее кровать не застелена, матрас просто накрыт покрывалом, чтобы защитить его от пыли, а ее лоскутное одеяло аккуратно сложено и убрано в пластиковый пакет. Мне надо бы хоть постелить ей.
Раздергивая голубые шелковые занавески, я распахиваю окна, чтобы проветрить комнату, и вижу, как Макс подкатывает на своем мотоцикле. Отлично. Значит, можно не опасаться, что Джош припрется наверх и увидит, чем я занимаюсь. Я достаю белье из шкафа, стелю. После недолгих поисков обнаруживаю на полке в гардеробе ее подушки.
Ее пышная белая ночнушка висит на внутренней стороне дверцы. Меня так и пронзает воспоминание – как она заходит на кухню, потуже завернувшись в эту рубашку. Она ее обожает, называет самой уютной вещью на свете. Наверняка эта штука страшно запылилась, она висит тут с августа прошлого года, когда Марни улетела учиться. Я снимаю ее с крючка; на вороте бледно-желтое пятно, так что я спускаюсь с ней в бытовку, чуть не споткнувшись о Мими, которая пробирается вниз, на кухню. Сую ночнушку в машину, запускаю быструю тридцатиминутную стирку.
Вернувшись в комнату Марни, сажусь на только что застеленную кровать. Жаль, больше я не нахожу никаких дел, чтобы скоротать время в ожидании ее звонка. Напрасно я пытаюсь не заглядывать в телефон, надеясь подавить растущее беспокойство, – все равно оно будет расти, пока я не получу от нее вестей. Проверка телефона превращается в нервный тик. Вынимаю его, смотрю на экран, чертыхаюсь, кладу его обратно в карман. А ну хватит. Пора это прекратить. Как только Марни сможет, она позвонит.
Ливия
НИКОГДА РАНЬШЕ МНЕ НЕ ДЕЛАЛИ полную спа-обработку лица. Кремы, которые использует косметолог, пахнут так вкусно, что я готова их съесть. Но вся эта процедура почему-то вызывает у меня слезы. Возможно, потому, что она проводится в полумраке: электрический свет приглушен, где-то на заднем плане звучит негромкая музыка – легкий ветерок, журчание воды. Может быть, со мной происходит что-то вроде подсознательного возвращения в материнскую утробу, не знаю. Говорят, некоторые переживания как будто бы возвращают нас в те времена, когда мы еще не родились.
С меня снимают теплое одеяло и просят перевернуться на живот, чтобы приступить к массажу. В скамье проделано удобное отверстие для носа и рта, чтобы я не задохнулась. Заполняя анкету перед процедурами, я должна была указать, какой интенсивности массаж предпочитаю: сильной, средней или слабой. Я отметила слабую, потому что насмотрелась фитнес-программ, где вас избивают до полусмерти. Но массажистка недостаточно нежна. Ее пальцы мощно погружаются в мою шею, словно месят тесто, стремясь снять напряжение, которого на самом деле нет, – после обработки лица я впервые за несколько недель чувствую себя совершенно расслабленной. Она наверняка потом спросит, понравилось ли мне. Возможно, следует ей сказать, что им неплохо бы завести четвертую категорию – ласковые поглаживания.
Я невольно думаю, что моя мать выросла бы человеком получше, если бы ее побольше гладили в детстве. Бабушку свою я знала плохо: она переселилась в дом престарелых, когда мне было пять лет, и с тех пор мы навещали ее всего раз в год – видимо, просто из чувства долга. Мне кажется, все, что делала моя мать, она делала именно из чувства долга. По-моему, никаких настоящих радостей в ее жизни не было. На снимках, где запечатлены, по идее, самые счастливые в ее жизни дни (день ее свадьбы, день моего появления на свет), она выглядит такой же мрачной и неулыбчивой, как и всегда. Не припомню, чтобы она вообще когда-нибудь улыбалась. Разве что когда приветствовала нашего приходского священника, покидая церковь после службы.
Дома она точно никогда не улыбалась, так же как и мой отец. Неужели они и правда были так несчастны? Кажется, она выглядела не такой суровой, когда мы вместе листали журналы для невест, планируя свадьбу, которую они с отцом обещали устроить, когда я выйду замуж. Я так и не поняла, почему это имело такое значение для женщины, суровой во всех отношениях. Если бы она не относилась к моей свадьбе так серьезно, сегодняшняя вечеринка не стала бы для меня навязчивой идеей.
И ведь не то чтобы я чувствовала себя несчастной в день свадьбы. Я тогда уже переехала к Адаму и его родителям, и, когда я в то утро проснулась, Джинни, мать Адама, подала мне завтрак в постель. Адам еще с вечера отправился на мальчишник, ночевал он у Нельсона, которому строго-настрого наказали вовремя доставить его в паб на предсвадебные посиделки. Джесс зашла помочь мне подготовиться, а перед этим мы с ней ходили по магазинам, и я купила очаровательное платье, бледно-желтое, длиной до колена. Заплатила за него Джинни. Она предложила купить мне настоящее подвенечное платье, но я знала, что мои родители придут в ужас, если я оденусь как обычная невеста. Да и вообще свадьба у меня будет скромная, думала я.
Я знала, что мои родители не придут в паб, так что нас собралось там всего девять человек: мы с Адамом, его родители Джинни и Майк, сестра Адама Иззи, ее муж Йен, а также Нельсон, Роб и Джесс. Эти два часа прошли вполне счастливо. Правда, к немалому возмущению Адама, Йен выбирал на музыкальном автомате одну сопливую песенку за другой.
– Может, поставишь Aerosmith или Queen? – стонал Адам. – Боба Дилана? Хотя бы Джеймса Брауна?
Йен только расхохотался:
– Ну а об этом что скажешь?
Зазвучала «Освобожденная мелодия». Адам с Нельсоном демонстративно закрыли уши ладонями, но тут Йен подтолкнул меня и Адама и заставил нас исполнить медленный танец, и чтобы все подпевали. Когда закончилась песенка, я была вся в слезах, и не только от смеха: на время танца Адам перестал дурачиться, крепко обнимал меня, шептал, что будет любить меня вечно. Так «Освобожденная мелодия» стала нашей песней, хотя Адам ее терпеть не может.
Мои родители не явились и в загс, и на глазах у меня снова выступили слезы. Лишь совсем недавно я с изумлением подумала: а ведь я никогда не пыталась поставить себя на место собственной матери. Ее наверняка потрясло, когда она узнала, что я беременна. Да, у нас с ней совсем разная жизнь и разный опыт, но теперь-то я знаю, что иногда, когда ты меньше всего этого ждешь, твои дети могут устроить тебе очень неприятный сюрприз.
Я была на работе, когда раздался этот звонок. Звонила Марни. Она уже училась в университете и недавно вернулась домой на летние каникулы. Она подрабатывала в Boots, чтобы накопить немного денег, прежде чем снова уехать в Гонконг в конце августа.
– Ма, ты как, занята?
– Ну да, с минуты на минуту жду клиентов.
– А-а.
– А в чем дело?
– Я чего-то плохо себя чувствую.
– Ты на работе?
– Не, я не пошла. Ты ведь не сможешь прийти, да?
– Как, прямо сейчас? – Моя деловая встреча заняла бы не больше часа, и я надеялась, что Марни сможет дотерпеть до ее окончания.
