– Нет. Если и осталось, там Джош и Макс.
– Ну вот и расслабься.
Я и хочу расслабиться, но не получается – из-за этого упоминания о Максе. Даже не знаю, когда я стала подозревать, что он и есть отец ребенка Марни. Наверное, когда в октябре она позвонила мне из Гонконга и рассказала, что он хочет ее навестить. И что она не хочет, чтобы он приезжал.
– Почему? – спросила я. Она же всегда обожала Макса.
– Потому что он собирается приехать в декабре, а я тогда буду слишком занята, буду выполнять задание и ничего не успею ему показать.
– Я уверена, что он преспокойно посмотрит достопримечательности без тебя, пока ты занимаешься, – ответила я, приняв ее объяснения за чистую монету.
– Он так и сказал. Поэтому я его предупрежу, что как раз в это время уеду с друзьями. Это неправда, но ты же меня не выдашь, ма? Если Макс при тебе скажет, что хочет в декабре ко мне съездить, ты ему скажешь, что меня в это время не будет?
– Н-ну… – начала я с сомнением. – По-моему, нехорошо его обманывать. И потом, разве его приезд тебя не подбодрит?
– У меня и так все отлично.
Голос ее и в самом деле звучал энергичнее и бодрее, чем раньше. У меня отлегло от сердца. Я чувствовала себя ужасно, как ни в чем не бывало провожая ее в Гонконг всего через полтора месяца после выкидыша. Предлагала полететь вместе с ней, но она не захотела. Она ничего не говорила про разрыв с отцом ребенка, но я видела, как ей тяжело. Иногда, проходя мимо ее комнаты, я слышала, как она плачет, и осторожно стучалась. Она ни разу не попросила, чтобы я ушла, и я входила, садилась рядом с ней и сидела обняв ее, ничего не говоря, просто держа ее в объятиях.
– Правда? Ты и правда теперь лучше себя чувствуешь? – спросила я во время этого нашего октябрьского разговора. Мысленно стуча по дереву: нет ничего хуже, чем знать, что твоему ребенку плохо, но не иметь возможности обнять его, потому что ты слишком далеко.
– Да. Ну так что, ты меня не заложишь? Пожалуйста, ма. Не хочу, чтобы тут был Макс.
Я не видела ее лица, потому что она предпочла отключить видео, вопреки своему обыкновению. И вдруг все встало на свои места. Она выбрала аудиосвязь именно для того, чтобы я не видела ее лица. Чтобы я не видела, какое у нее выражение, когда она говорит про Макса. Едва ли не своего брата, самого настоящего члена нашей семьи, и если у Марни завязался с ним роман, это, что и говорить, нездорово. Да-да, осознала я, теперь все сходится. Она училась в университете в Дареме, он был на четвертом курсе в Ньюкасле, двадцать минут езды на машине. Я вспомнила, какую настойчивость он проявлял, когда ей пришлось решать, куда поехать учиться – в Дарем или в Эдинбург – Адам предпочел бы, чтобы она поступила в Эдинбургский университет.
– Если ты будешь в Дареме, я буду совсем рядом, – говорил Макс. – Пригляжу за тобой, если что.
И она засмеялась и ответила:
– Не надо за мной приглядывать. Но здорово, если ты будешь поблизости.
Во время того разговора я готовила салат, включив громкую связь. Но после слов Марни «Не хочу, чтобы тут был Макс» я отошла от раковины, положила телефон на стол и тяжело опустилась на стул.
– Марни, – начала было я. Мне хотелось понять, права я или нет. Но она, видимо, почувствовала, что я догадалась, и перебила меня.
– Просто не выдавай меня, ма, – произнесла она умоляюще.
Я так и не доделала этот злосчастный салат. Когда Адам вернулся из своей поездки на побережье и обнаружил, что я сижу на кухне, бессмысленно глядя в пространство, он взял готовку на себя.
– Выглядишь озабоченной, – заметил он, покосившись на меня. – Все в порядке?
– Марни звонила.
– А-а. – Лицо у него, что называется, омрачилось. – Жалко, что я пропустил. Как она там?
– Нормально, – автоматически ответила я, думая в этот момент о другом. Я осознала еще одно: Марни обычно не звонила по воскресеньям, зная, что Адама не будет дома. И сегодня утром она позвонила, потому что не хотела, чтобы отец слышал, как она просит меня отговорить Макса от поездки в Гонконг.
– Какие у нее новости? – спросил он.
– Да никаких особенно.
Он молча ждал подробностей.
– Тут Макс хочет ее навестить в декабре, но она куда-то уезжает с друзьями, – сказала я, понимая, что уже лгу ради нее.
– Очень жаль, – отозвался он. – Ей бы пошло на пользу повидаться с Максом. Я и не думал, что она станет так тосковать по дому, тем более всего через четыре месяца.
Адам ничего не знал ни о выкидыше, ни о разрыве, подавленность Марни он всегда объяснял просто тем, что она скучает без нас.
– В этот раз она была повеселее, – наврала я. Мне отчаянно хотелось поделиться с ним, спросить, как он считает, возможно ли, чтобы между Марни и Максом была связь. Но если бы я об этом заговорила, в конце концов пришлось бы рассказать и о выкидыше. А мне не хотелось злоупотреблять доверием Марни. Я без конца прокручивала все это в голове, вспоминая, как горячо она просила меня не говорить Джошу о ребенке. Понятно, почему она не хотела, чтобы знал Адам: она беспокоилась, как бы он не разочаровался в ней. Но с Джошем она была невероятно близка, они всегда все друг другу рассказывали. Если она не хотела, чтобы он знал, так это потому, что она не желала говорить ему, кто отец ее ребенка. В отличие от меня Джош настаивал бы на том, чтобы она сказала ему правду.
Кое-что другое тоже вставало на свое место. Пока Марни жила дома, еще до университета, Макс старался приезжать повидаться с отцом в те же выходные, когда Джош приезжал домой, чтобы пересечься с ним. Но ему случалось заходить и в отсутствие Джоша, к нам с Адамом: тогда он уверял, что соскучился по моей стряпне или что ему зачем-то нужна помощь Адама. Мне и в голову не приходило, что на самом деле он хотел повидаться с Марни, и я дико разозлилась: неужели меня так легко провести? Может, между ними уже тогда что-то происходило? Или все началось лишь после того, как Марни уехала в Дарем?
Как это ни глупо, мне казалось, что меня использовали. Из-за моей доверчивости. И как он вообще мог «дать Марни понять», что ей не следует сохранять ребенка? Он ведь знал обстоятельства рождения Джоша. И наверняка понимал, что мы с Адамом оказали бы им всяческую поддержку, мы же сами через такое проходили. Может быть, он посмотрел на нас – на свою семью – и решил: это не то, чего он хочет? Я ощущала это как чудовищное предательство – Джоша, меня, Адама.
И потом, когда бы он к нам ни заглянул, неизменно расспрашивая нас о Марни, о том, как у нее дела в Гонконге, я видеть его не могла. Бессчетное число раз я хотела вызвать его на откровенный разговор, бессчетное число раз хотела попросить Адама не предлагать ему пива, не ходить с ним куда-нибудь выпить. Я знала: если Адам однажды узнает, что Макс сделал Марни ребенка и, по большому счету, велел ей от этого ребенка избавиться, скорее всего, он попросту убьет его.
