Джесс откинула голову назад и расхохоталась:
– Еще как возражала! Никакой уважающий себя девятнадцатилетний человек не захочет, чтобы его сопровождал папаша, когда он летит навестить своего лучшего друга. Но Роб настаивал, говорил, что без него она не полетит. Я его уговаривала отпустить ее одну, но он уперся. Твердил, что это небезопасно. Клео пришла в ярость, ни в какую не соглашалась ехать, говорила, что сама заплатит за билет. Но Марни ей сказала, что если по-другому увидеться у них не получится, то лучше уж принять Роба как часть этого… пакетного предложения.
Я поняла, что Марни тоже участвовала в обмане, и это меня еще больше подкосило. Невольно я усомнилась во всем, что она мне рассказывала о своем пребывании в Гонконге. Ни о чем другом думать я не могла. Стоило мне припомнить, какой подавленной она была сразу же по приезде туда, я вспомнила и то, как она внезапно оживилась в декабре. А потом я вспомнила длительную командировку Роба якобы в сингапурский филиал компании. На всех нас произвело впечатление то, что он едет в более экзотическое место, чем банальный Дарлингтон, и никто не задался вопросом, почему его вдруг отправляют в Сингапур. Даже Нельсон не удивился. Потому что никому из нас и в голову бы не пришло, что он, возможно, лжет. Мы же близкие друзья, родные люди. Родным обычно все-таки не лгут.
Полная решимости выяснить все факты, я как одержимая прочесывала фейсбук Роба, методично продвигаясь в прошлое, пока не добралась до нужной даты. Тогда он выкладывал сравнительно мало постов, во всяком случае, мало для такого человека, как Роб, большого любителя похвастаться, да еще в таком месте, как Сингапур. Между тем в те дни он размещал на своей странице в фейсбуке лишь обтекаемо-туманные посты: никаких видовых фото, лишь парочка селфи. На одном, с подписью «обожаю Азию», он сидит в ресторане перед огромной тарелкой морепродуктов, на другом держит бокал с коктейлем («в Азии жара, что и неудивительно»). Но наверняка я ничего не знала.
Я сердито провожу расческой по волосам, раздирая пряди. В мозгу у меня, как в ловушке, крутится вечный вопрос: как Роб мог так поступить с Джесс? Видимо, я никогда не получу ответа, который могла бы понять. Джесс – самый добрый и очаровательный человек из всех, кого я знаю. Она не заслуживает лживого неверного мужа, особенно сейчас, когда она так больна. Для меня невыносима мысль, что это случилось как раз из-за того, что она больна, что Роб ее больше не любит из-за ее недуга. Разве болезнь не должна была сплотить их, сблизить, вызвать у него желание защищать и оберегать Джесс? Я на сто процентов уверена, что, если бы я так заболела, Адам всегда был бы рядом. И я тоже была бы рядом, если бы он заболел.
Вдруг откуда ни возьмись на меня накатывает страх. Я медленно опускаю расческу и прокручиваю в голове новую мысль. Может, в этом все дело… может, поэтому Адам и ведет себя так странно… потому что он болен? Джош говорит, он был чем-то расстроен, когда вернулся из города. Может, он ездил на прием к врачу, а мне ничего об этом не сказал, потому что не хотел меня волновать? И врач ему сообщил дурные вести? Только не это, только бы Адам не был болен, мысленно молю я. Но другого объяснения я не нахожу.
Я хватаю ночную рубашку, быстро натягиваю ее и сбегаю вниз по лестнице, по пути завязывая пояс. Видно, дела у него совсем плохи, раз он хотел сказать мне об этом перед вечеринкой. Может, он хочет, чтобы я все отменила. Но он захотел бы этого, только если у него что-то действительно очень, очень скверное.
В саду Адама не видно, даже Джош с Максом куда-то делись, так что я иду к сараю, где он обычно работает. Протискиваясь позади шатра, вижу Адама в окно: он стоит у верстака, склонившись над куском темного дерева.
– Привет, – говорит он, когда я врываюсь внутрь. – Тебе разве не пора уже одеваться? – Но тут он видит, какое у меня лицо, и замирает. – В чем дело, Ливия? Что случилось?
Мой страх отражается у него на лице. Он знает, что я знаю.
Я иду к нему сама. Потому что он, кажется, сейчас не в силах сдвинуться с места.
– Адам… – Я беру его руки в свои. Руки у него совершенно ледяные. – Адам, прошу тебя, скажи мне правду. Ты болен? Ты это и хотел мне сказать – что ты болен?
Долгое молчание. Сердце у меня колотится все сильнее.
– Н-нет. – Он озадаченно качает головой. – Нет, я не болен. Если не считать мигрени. Не хотел тебе говорить, но она вроде как вернулась.
Я проглатываю комок в горле.
– И ты сегодня не ездил к врачу?
– К врачу? Нет. Я бы тебе сказал, если бы записался на прием.
– Правда?
– Конечно.
У меня вырывается нечто среднее между рыданием и вздохом облегчения.
– У тебя нет никакого жуткого недуга, о котором ты не хочешь мне говорить до конца праздника?
– Нет, Лив, нет. – Он притягивает меня к себе и обнимает. – Прости, мне очень жаль, что ты так подумала… что я тебя заставил переживать.
– Честное слово?
– Да. Ничем я не болен, честное слово.
– А что же ты мне тогда хотел сказать? Ты несколько раз пытался, это наверняка что-то важное. Надо мне было не убегать, а послушать.
Его руки обхватывают меня еще крепче.
– Просто хочу, чтобы ты знала, как я тебя люблю. Я всегда буду с тобой, всегда буду о тебе заботиться, что бы ни случилось.
– Я знаю.
– Я одного хочу – чтобы ты была счастлива.
В его взгляде какая-то тьма, которую я не могу объяснить.
– Я счастлива, – отвечаю я, нежно целуя его. Мне хочется прогнать эту тьму. – Я никогда не была так счастлива.
– Вот и хорошо. А теперь бегом одеваться, не то будешь принимать гостей в ночнушке. – Он косится на старые облупленные часы, стоящие на верстаке. – Уже без четверти семь, у тебя на все про все ровно сорок пять минут.
– Бегу, бегу, уже убежала! – кричу я, вылетая из сарая. Ноги больше не подкашиваются от страха. У меня словно камень с души свалился. Я готова вынести все, кроме одного – тяжелой болезни Адама. Вспоминаю про Джесс и понимаю, с чего вдруг мне все это взбрело в голову насчет Адама. Еще до того, как она сообщила нам о своем диагнозе, я чувствовала, как что-то ее гнетет. Она подождала, пока мы вернемся из отпуска, зная, как мы будем о ней беспокоиться, когда услышим эту печальную новость.
Дойдя до дома, я умеряю шаг. Нет-нет, Адам точно что-то от меня скрывает. Не верю, что он просто хотел сказать, как он любит меня и всегда будет обо мне заботиться. Мрак в его глазах напоминает мой собственный затравленный взгляд, когда я гляжу на себя в зеркало. Внезапно меня поражает мысль: а может, он знает то, что знаю я? И ищет способ рассказать мне? Но тут же я понимаю: этого не может быть. Потому что у меня нет никаких сомнений: возникни у Адама малейшее подозрение, что у Роба шашни с его любимицей Марни, от Роба бы мокрого места не осталось.
19:00–20:00
Адам
Я ТАК И НЕ ВЫХОДИЛ ИЗ САРАЯ ПОСЛЕ ТОГО, как ко мне зашла Ливия. Когда она сюда ворвалась, я первым делом подумал: она знает, она как-то догадалась, что Марни собиралась вернуться домой и была в том самолете, который разбился. Но она, оказывается, решила, что я скрываю от нее какую-то страшную болезнь. Хотел бы я, чтобы так оно и было. Чтобы все поменялось местами: пусть Марни совершенно точно возвращается домой, а у меня какая-то жуткая болезнь.
