Преданность оценить труднее. Ярко выраженная преданность короне и ее носителю была традиционной среди американских испанцев еще со времен завоевания; она была одной из характерных черт человека благородного происхождения. Разумеется, она не подразумевала беспрекословное подчинение. Более того, это была преданность королю как королю Индий; она не обязательно подразумевала преданность Испании, которая теоретически и по ощущениям была отдельным королевством (или даже группой объединенных королевств), или уважение к испанцам из Испании. Многие креолы недолюбливали и возмущались полуостровными испанцами, чиновниками и бизнесменами, с которыми они входили в контакт. Это не означало, что иностранцы им нравились больше или они предпочли бы власть иностранцев правлению испанцев; это означало, что испанцы для них были иностранцами. Даже верность короне не была всеобщей; как мы уже видели, меньшинство мыслящих креолов под влиянием английской, североамериканской и больше всего французской политических теорий противились имперской власти теоретически; другие строили против нее заговоры из-за проявления неуважения и пренебрежительного равнодушия и несправедливостей – реальных или воображаемых, – которым они подвергались. Однако в целом креолы были искренне верны своему далекому королю, относились к его высокопоставленным представителям со сдержанным уважением и привычно принимали бюрократическую иерархию с ее paperasserie (бумажная волокита). Что чувствовали индейцы и бедные метисы – трудно сказать. Вероятно, они были склонны думать о своем короле, вице-короле и его судьях как о доброжелательных, но недоступных (и поэтому неэффективных) защитниках от местных угнетателей. Как бы то ни было, чувства индейцев мало влияли на ход событий.
В 1796 году испанское правительство под нажимом Франции, возмущенное заносчивостью военно-морских сил англичан на войне и с подозрением относящееся, как всегда, к намерениям Англии в Америке, преодолело свою антипатию к революции и цареубийству и по договору, подписанному в Сан-Идельфонсо, вступило в альянс с республиканской Францией против Англии. Бросив вызов ведущей морской державе мира, оно подвергло преданность своих колоний испытанию, которое было больше, чем она могла выдержать. Тогда никто не мог предвидеть, что французские войны продлятся с короткими перерывами еще 19 лет; во всяком случае, с 1796 по 1814 год. Испания была в большой степени отрезана от Индий. Правительствам вице-королевств приходилось справляться со все более взрывоопасной ситуацией своими силами. Правительство в Испании – когда таковое было – не могло обеспечить ни снабжение, ни защиту, ни эффективное сдерживание.
В 1797 году англичане захватили Тринидад и поручили своему тамошнему губернатору изучить возможность оказания помощи восстаниям в материковых провинциях. Настоятельные просьбы Миранды, который справедливо считал британское могущество на морях самым сильным оружием против Испании в Америке, начали привлекать внимание в Лондоне. В это же самое время английские эскадры, блокировавшие атлантическое побережье Европы от Ла-Манша до Гибралтара, держали испанские корабли запертыми в Средиземном море. Чтобы обеспечить снабжение колоний, испанское правительство было вынуждено указом от 1797 года открыть порты Индий кораблям нейтральных стран. Непосредственными бенефициарами этого указа стали судоходные компании Северной Америки. Товары, ввезенные из Соединенных Штатов в Испанскую Америку в 1796 году, стоили около 400 тысяч долларов. К 1802 году эта цифра перевалила за 8 миллионов. Разрешенный доступ в порты на практике не мог быть ограничен судами лишь нейтральных стран. Любое временное затишье в военных действиях приводило к тому, что в этих портах появлялось все большее число английских кораблей. Контроль Испании за торговлей с Индиями благополучно закончился в 1797 году и никогда уже не был ей возвращен. Указ 1797 года был первым шагом на пути Индий к независимости. Однако несмотря на свою огромную экономическую важность, он не имел немедленных политических или военных последствий. От британского правительства требовались безотлагательные действия, чтобы выполнить те полуобещания, которые его члены, возможно, дали креолам-эмигрантам. Победой Нельсона при Трафальгаре закончилась последняя попытка испанцев в союзе с Францией заново утвердить свою власть в Атлантике
[105], она же еще больше ослабила контроль Испании над Индиями. Но помимо захвата Тринидада, до 1806 года англичане не предпринимали против испанцев никаких военных действий.
Вторжение в том же году Попхэма в Буэнос-Айрес было, по сути, традиционной пиратской экспедицией, предпринятой без каких-либо санкций энергичным офицером, которому стало скучно бездействовать на базе в Южной Атлантике. Знакомые эмигранты в Лондоне уверили Попхэма, что его вторжение будет радушно принято жителями Буэнос-Айреса. Город действительно был выраженно поделен между креолами и испанцами – у первых были связи с англичанами, у вторых – с французами; между теми, кто наживался на контрабанде, и теми, кто хотел покончить с ней. У вице-короля Собремонте, талантливого и энергичного офицера, который раньше с отличием служил интендантом Кордовы, не было в распоряжении войск, и он сомневался в желании жителей города оказывать сопротивление. Он поспешно выехал в Кордову – 15 дней пути вглубь материка, – чтобы собрать армию. Его действия, как и действия Попхэма, были традиционными, как в старые добрые времена. Однако и Попхэм, и Собремонте неправильно оценили ситуацию. Креолы Буэнос-Айреса, несмотря на свои давние связи с англичанами, не хотели менять власть испанцев на господство иностранцев и были глубоко оскорблены радостным захватом полномочий Попхэмом. В таких обстоятельствах креолы и полуостровные испанцы, не занимавшие официальных должностей в городе, могли действовать сообща. Junta видных граждан города – cabildo abierto, что-то вроде неформального расширенного городского совета – быстро взяла управление в свои руки, организовала армию из местных жителей и выдворила людей Попхэма из города всего лишь через три месяца после его прибытия. Непосредственным результатом этого стали рост уверенности в своих силах местных жителей – сама корона трусливо подчинилась этому успеху, назначив местного военачальника Линьерса вице-королем, – и открытие Ла-Платы для английской торговли. Население Буэнос-Айреса, возмущавшееся иностранным вторжением, приветствовало чужеземных торговцев. Порт остался открытым для кораблей всех государств с несколькими короткими интервалами с того времени по сегодняшний день.
Высадка Попхэма и столь же неуспешная экспедиция, отправленная в Монтевидео для его поддержки, были психологическим и стратегическим просчетами. Они также были отклонениями от обычной и очевидной политики Британии, которая состояла в том, чтобы не аннексировать территорию, а обеспечить право на торговлю. Если этого можно было добиться от правительства Испании – хорошо, замечательно; если же нет, то Великобритания будет подталкивать Америку к независимости опять же из-за торговли. Такова была цель следующего плана Великобритании, направленного против Индий: собрать в Ирландии армию под командованием Уэлсли
[106] для вторжения в Новую Испанию. Торговля с освобожденной благодарной Мексикой – как надеялись англичане – даст им серебро для финансирования войны с Наполеоном. Миранда, вернувшийся в Лондон после неумелой попытки в 1806 году вторгнуться в Венесуэлу и поднять там знамя восстания, надеялся убедить правительство отправить эту армию в другую сторону – в Венесуэлу. Однако от обеих этих возможностей пришлось поспешно отказаться в 1808 году из-за непредвиденного поворота событий в Испании. Наполеон, заподозрив увертливого фаворита Карла IV, Годоя, в неких намерениях, вторгся в Испанию, заставил Карла IV отречься от престола, а очевидного наследника – Фердинанда VII – отказаться от своих прав, и посадил своего собственного брата Жозефа на освободившийся трон. Высшая аристократия и высокопоставленные чиновники в основном признали государственный переворот; при наличии в стране французских армий выбор у них был невелик. Французы быстро оккупировали Мадрид и крупные города на востоке и севере Испании. Однако вскоре последовала реакция. Оскорбленная национальная гордость вызвала неистовые стихийные восстания по всей Испании. И как всегда случалось у испанцев в кризисные времена, на местах возникли разнообразные juntas (хунты) – временные объединения людей, возглавивших эти восстания. Был образован Регентский совет, который должен был управлять страной от имени находящегося в изгнании Фердинанда VII. Главная или государственная Junta – сначала в Аранхуэсе, а затем в Севилье – не без труда установила свое главенство над местными и муниципальными juntas в других уголках Испании. Эта главная хунта какое-то время более или менее удерживала контроль над частью Юго-Западной Испании и разместила свою штаб-квартиру в Кадисе. Большая часть остальной территории страны была оккупирована, хотя никогда полностью не контролировалась французской армией. Так Испания вступила в долгий период беспощадной партизанской войны. Правительство Великобритании, очень желавшее удержать армии Наполеона в Испании и использовать свое собственное могущество на морях, предложило главной хунте союз и помощь. Ценой, которую оно запросило, что вполне предсказуемо, было разрешение торговать с Индиями – привилегия, которая была неотчетливо обещана, впоследствии отнята, но активно использовалась и тогда, и позже. Военные планы против Индий были забыты. Армия Уэлсли (будущего Веллингтона) отправилась в Испанию, чтобы воевать с французами, а Миранде оставалось только вторгнуться в Венесуэлу без поддержки.
