Некоторые из первых описаний города Мехико были даны между 1550 и 1575 годами англичанами, главным образом моряками, захваченными на каперских судах. У них не было причин любить испанцев или восхищаться их достижениями, но все они выражали удивление размерами города, шириной и упорядоченностью его улиц, внушительными размерами центральной площади и прилегающих к ней зданий. И у них были причины для удивления. Население города в середине XVI века, состоявшее из испанцев и индейцев, не могло быть намного меньше ста тысяч человек, а возможно, было и значительно больше – гораздо больше, чем в Севилье или Толедо или любом испанском городе, известном конкистадорам. Более того, этот город коренным образом отличался по своей планировке от испанских городов, как с первого взгляда может понять любой, знакомый со старой частью Толедо или Севильи. Невозможно сказать точно, как возник знакомый план американских городов в виде сетки. Конечно, это довольно очевидное решение, которое могло прийти в голову планировщикам городов в различных уголках света независимо друг от друга. В некоторых регионах, особенно Мехико (Теночтитлан), улицы в определенной степени были продолжением насыпных дорог и церемониальных проспектов предшествующего индейского города, но это были редкие случаи. В южном вице-королевстве индейский Куско был слишком массивным, чтобы его можно было уничтожить, как был уничтожен индейский Мехико, и расположен слишком далеко, чтобы стать удобным административным центром для испанцев. Лима, у которой не было предка – туземного города, сначала была гораздо меньшим и более захудалым городом, чем Мехико; ее ранняя история напоминала скорее историю, например, Санто-Доминго. Но Лима, разбогатевшая благодаря Потоси, тоже вскоре обрела такую же монументальность, ту же правильность планировки, и точно так же в меньшем масштабе произошло и с большинством городов конкистадоров. Вероятно, источниками вдохновляющих идей, по крайней мере отчасти, стали неоклассические книги по планировке городов, которые тогда имели хождение по Европе. Безусловно, города Америки в своем физическом аспекте были гораздо ближе представлениям итальянского Ренессанса о том, какими должны быть города, чем реальным испанским городам того времени.
Испанские города в Америке были в большинстве своем неукрепленными. Только такие прибрежные города, как Картахена и Гавана, на которые могли напасть с моря, имели обширные, надлежащим образом оформленные укрепления. Большинство крупных городов находилось в глубине материка и было в безопасности от чужеземных захватчиков. Действительно, в некоторых столицах – Мехико, Лиме, Куско – первые конкистадоры часто строили себе укрепленные дома с толстыми стенами с бойницами и амбразурами. Они делали это главным образом в качестве меры предосторожности от бунтов туземного населения или вооруженных выступлений завистливых соседей и соперников. При подавлении восстаний индейцев они полагались не на оборонительные сооружения, а на наступательные действия мобильных, обычно конных, отрядов. К концу XVI века частные крепости исчезли, и их сменили изящные и более удобные жилища. Испанские города в Америке, в отличие от их городов в Европе, беспрепятственно разрастались, не сдерживаемые окружающими их массивными стенами. Они развивались как современные города, места заседаний правительств и промышленные центры, ничем не защищенные и открытые торговле и путешествиям. У них были надменное и могущественное олигархическое правительство, значительное богатство, в избытке индейская рабочая сила и смелые идеи относительно градостроительства. Конкистадоры и их преемники были благодаря преимущественному праву, а также в силу обстоятельств городскими жителями и градостроителями. Их encomiendas, поместья, ранчо и рудники, приносили им доходы и время от времени давали возможность отвлечься от городской жизни, но города, которые они строили, были отражением их энергии, силы и гордости.
Эта лихорадочная строительная активность, эта тяжелая общественная надстройка неизбежно повлекли за собой радикальные перемены в индейском обществе. В главных городах индейские правители, жрецы или вожди, фактически исчезли. Их либо убили, либо отправили в далекую ссылку; или же они пошли на уступки, приняли крещение, европейские обычаи и продолжали жить как землевладельцы, назначенные местные губернаторы, даже как encomenderos, подобно высокопоставленным испанцам. Многие простые индейцы тоже быстро поняли смысл денежной экономики, а также то, какие экономические и общественные привилегии они могли получить благодаря тесному общению с завоевателями. В этой связи решение Кортеса отстроить заново Теночтитлан-Мехико и сделать его своей столицей имело очень большое значение. Он был достаточно мудрым, чтобы оценить престиж этого места, его «славу и значение», как он выразился, несмотря на неблагоприятные экономические и стратегические условия, ограниченную площадь и насыпные дороги, которые было легко блокировать. Вместо того чтобы оставить город в руинах как памятник величия культуры ацтеков после повторного захвата Теночтитлана, испанцы, осуществляя строительство церквей и жилищ на месте его храмов, не только уничтожили внешний вид города, который тот имел до завоевания, но и укрепились в нем, насадив свои традиции и сделав его религиозным и политическим центром. Мехико рос как город смешения культур, в котором испанцы и индейцы жили бок о бок каждые в своих barrios (районы). За восстановление города была уплачена страшная дань в виде жизней индейцев, их труда, но благодаря ему также началось плодотворное перемешивание испанских и индейских обычаев, которое с той поры осталось характерным для Испанской Северной Америки. К своим собственным высокоразвитым умениям индейские ремесленники быстро добавили новые умения, которым они научились у испанцев. Они могли добиться приема – хотя не без оказываемого время от времени сопротивления – во многие испанские ремесленные гильдии, которые появились в больших городах ближе к концу XVI века. Без сотрудничества с ними обширная работа по строительству церквей и городов в Индиях была бы невозможна. В Перу такое смешение было менее свободным и менее плодотворным. Европейское население было сравнительно малочисленнее и жило более обособленно. Лима, как мы уже видели, изначально была чисто испанским поселением. Сопротивление индейцев европеизирующему влиянию хотя и было в основном пассивным, зато долголетним и стойким. Однако в Перу, как и в Новой Испании, испанские общины вскоре обрели индейское население, включая квалифицированных ремесленников, владельцев торговых лавок и торговцев вразнос, привлеченных как заработками, так и возможностью избежать бремени податей и трудовой повинности, которыми были обложены их деревни. В рудниках, помимо тысяч чернорабочих, набранных по принуждению, было много квалифицированных и высокооплачиваемых индейских специалистов по механизмам, которые выполняли сложные процессы извлечения серебра и – по рассказам многих современников – разбирались в них лучше, чем мастера-испанцы. Индейцы обычно управляли, а часто и имели в собственности караваны мулов, которые непрерывно тянулись из Лимы в Куско, из Арекипы в Потоси, из Веракруса в Мехико, Гвадалахару, рудники Халиско. Эти индейцы, владельцы и погонщики мулов, часто использовали рабов-негров, особенно по пути в Мехико. Arriero (погонщик вьючных животных) был известной в обществе фигурой, плутом и жестоким человеком, как в Новой, так и Старой Испании; он также был довольно крупным капиталистом. Многие погонщики мулов в Сакатекасе владели своими караванами по 15–20 животных – ценной собственностью в обширном первозданном крае, где транспорт был ключом к экономическому развитию и где необъезженный мул стоил в конце века 20 серебряных pesos (песо).
