Принадлежность к аристократии по рождению подразумевала обычное порабощение, так как более совершенные члены общества должны править менее совершенными. Знакомый афоризм Аристотеля в интерпретации Сепульведы стал мандатом для цивилизованных народов подчинять силой оружия, если другие средства были невозможны, те народы, «которые требуют по своей собственной природе и в своих собственных интересах, чтобы их поместили под власть цивилизованных и добродетельных властителей и народов, дабы они могли почерпнуть из мощи, мудрости и закона своих завоевателей лучшую мораль, более достойные обычаи и более цивилизованный образ жизни». Сепульведа был слишком сдержанным полемистом, чтобы адресовать индейцам такой набор оскорблений, который использовал Овьедо, но он утверждал, что индейцы живут, нарушая естественное право, и указывал на их неспособность отразить вторжение испанцев как доказательство их более низкого развития и необходимости сильного и мудрого правления для их же блага. Из вышеизложенного он, возможно, сделал бы выводы о сугубо светском праве испанцев на правление индейцами в Новом Свете, но такого намерения у него не было. Распространение христианской веры ему казалось таким же священным долгом, как и всем его современникам, и, хотя его богословские аргументы были логически лишними в общем развитии его мысли, в них не было противоречий. Compelle eos intrare («заставь их войти») – вот его идея. Да, он считал насильственное крещение людей несправедливым и бесполезным, а само по себе язычество не давало основания для справедливой войны. Однако реального обращения в христианство больших групп язычников можно было достичь лишь после длительного общения с христианами. Индейцы же не принимали христианство сразу, просто поверив на слово чужестранцам, и не меняли свой образ жизни за несколько дней. Чтобы они могли научиться у миссионеров и подготовиться к вступлению в церковь, им следовало дать – с их согласия или без него – цивилизованную форму правления. Цивилизация и христианство шли рука об руку. Завоевание было религиозным долгом, актом благотворительности по отношению к невежественным и несчастным соседям.
Поэтому, в отличие от Витории, у Сепульведы не было щепетильных сомнений в отношении справедливости войны, которую его соотечественники начали против американских индейцев. Существовало четыре главных права, позволяющие одному народу начать справедливую войну: естественное право ответить силой на силу; возвращение себе владений, отнятых несправедливо; необходимость наказать преступников, не наказанных своими собственными правителями (так как все люди были соседями и несли взаимную ответственность друг за друга); долг подчинить себе варварские народы силой, если они отказываются подчиняться добровольно правлению более высокоразвитого народа. Это последнее право, в свою очередь, зависело от четырех причин: природного рабского характера варваров и вытекающей из этого потребности в цивилизованных хозяевах; их привычных преступлений против естественного права; положения подданных правителей-варваров, которые были жертвами угнетения, несправедливой войны, рабства и человеческих жертвоприношений; и обязанности создать условия для мирного проповедования Евангелия. Все христиане и цивилизованные народы пользовались этими правами и несли эти обязанности. Особые права и обязанности Испании в Новом Свете вытекали из трех причин: естественного превосходства испанцев над другими христианскими народами; права первооткрывателей оккупировать земли, у которых не было законного правителя; и указа папы римского как духовного поручения обратить язычников в христиан и временного дара юридически незанятых территорий.
Справедливая завоевательная война дала индейцам не только блага цивилизации и истинную религию, но и экономические преимущества. Испанцы завезли в Новый Свет вьючных животных, открыли рудники и научили индейцев прибыльным методам ведения сельского хозяйства. Конечно, в этом процессе они и сами извлекали для себя пользу, хотя Сепульведа очень резко высказался о завоевателях, которых вдохновляла auri inexplebili cupiditate (ненасытная жажда золота). Он неоднократно и недвусмысленно отрицал право завоевателей захватывать частную собственность тех, кого они завоевали. Еще одной проблемой был труд. В обмен на услуги, которые оказывали завоеватели, они, по его мнению, вполне естественно и справедливо использовали труд индейцев для выполнения работ, необходимых для цивилизованной жизни, осуществляя над ними «смешанную и умеренную отеческую власть».
Сила доводов Сепульведы была неоспорима. Их главным недостатком было то, что они имели тенденцию доказывать слишком многое. Его холодные и жесткие рассуждения вызвали немного ответных откликов (за исключением более восприимчивых колонистов, которые справедливо сочли его поборником их интересов; городской совет Мехико послал ему поздравительное и благодарственное письмо). Многие современники и историки считали его апологетом рабства. Его теория естественного рабства была отвратительна большинству испанских богословов и правоведов-теоретиков. Великий Суарес лаконично опроверг ее: «hactenus tamen, ut existimo, tam barbarae gentes inventae non sunt». Безусловно, Сепульведа писал, не зная условий жизни в Америке, и использовал теоретические аргументы в поддержку системы, которая приспособилась на практике к ужасным надругательствам. Он, безусловно, признавал справедливость обращения в рабов пленных, взятых при подавлении восстания или во время ведения ими несправедливой войны, – это было право завоевателя, признанное всеми в то время. Однако к этому признанию он добавил предостережение о том, что порабощение уже не является достойной уважения практикой среди христианских народов и что многие индейцы, вероятно, оказывали сопротивление, добросовестно думая, что у них самих есть обоснованная причина для войны. Завоевание этих людей было бы, несомненно, несправедливым. Сепульведа в своих более поздних трудах и частных письмах энергично протестовал против тех, кто обвинял его в жестокости в этом вопросе. Он утверждал, что предлагал не порабощать, а «поделить индейцев… между уважаемыми, справедливыми и рассудительными испанцами, особенно теми, которые способствовали приведению их под власть Испании, чтобы они могли обучить своих индейцев добродетельным и гуманным обычаям и христианской религии». Эти оправдательные отговорки не помогли смягчить тех, кто имел взгляды, отличные от взглядов Сепульведы, и горячо отвергал его главный аргумент. Распространение Democrates Alter в рукописи вызвало бурю протестов, особенно у доминиканцев. Лас Касас и Мельчор Кано (р. ок. 1509 – ум. 1560) написали резкие опровержения. В разрешении на публикацию книги было отказано, и обсуждение поднятых в ней проблем продолжалось до 1550 года, когда они подчинились приказу императора провести официальные дебаты в Вальядолиде, на которых Сепульведа и Лас Касас спорили, стоя лицом к лицу перед комиссией из выдающихся правоведов. Разбирательство было длительным и не привело ни к какому результату. Судьи так и не вынесли окончательное заключение; но Сепульведа косвенно проиграл спор, так как он так и не получил разрешения на публикацию своей книги Democrates Alter, которая была напечатана лишь через двести лет после смерти своего автора.
Сепульведа и Лас Касас представляли две различные, но дополняющие друг друга тенденции в теории империи своего времени. Оба они стремились изменить королевскую политику и ограничить осуществление королевской воли. Мышление обоих коренилось в Средних веках. Сепульведа хотел вклинить между короной и индейцами благосклонную к ним аристократию, которая могла непосредственно проявлять отеческую власть, которую корона не могла осуществлять на расстоянии; и аристократии полагалось право использовать труд индейцев в награду за свою службу. Феодальные последствия этого предложения сами по себе делали его неприемлемым для королевской власти, всегда с подозрением относившейся к притязаниям аристократов; но провозглашать индейцев рабами от природы означало не признавать гораздо более тщательно разработанные законы, королевские и папские, и отнять пятьдесят лет от королевских публичных заявлений. В отношении завоеванных индейцев Лас Касас хотел наложить на корону те же самые ограничения, которые, по его мнению, закон Божий и законы страны наложили на нее для правления в Испании, и, более того, запретить использование вооруженных сил против индейских народов в будущем. Но от правительства, которое действовало в Индиях как безответственная, хотя и добросовестная неограниченная монархия, едва ли можно было ожидать, что оно согласится с теорией, которая ограничивала его независимость и могла даже поставить под сомнение его право управлять. Утверждать вместе с Лас Касасом, что индейцев следует склонять на свою сторону путем убеждения, означало лишь забыть обо всех завоеваниях в будущем и признать несправедливость уже состоявшихся завоеваний. Весь подтекст любой теории был не по нутру любому уважающему себя правительству того времени.
