Перетасовка давно установленных систем правления в Индиях сопровождалась возобновившейся экспансией на границах заселенных провинций. В основном эта экспансия представляла собой работу миссионеров, которые шли в пустыни и леса далеко впереди других исследователей того времени. Самыми известными и успешными были миссии иезуитов среди индейцев гуарани и родственных им племен в бассейне рек Парана и Уругвай; но в начале XVIII века трудолюбивые и мирные общины также образовались среди индейцев мохо и чикито восточнее Анд, а также среди воинственных и недавно покоренных арауканов в Южном Чили. Это все были области деятельности иезуитов. Капуцины основали несколько успешных миссий начиная с 1724 года в нижнем течении реки Ориноко. На северной оконечности испанских территорий – на пустынных границах севера Новой Испании францисканцы аналогичным образом расширяли территории своих миссий. В течение XVII века задачу обеспечения контроля и защиты этих границ стало решать все труднее отчасти из-за закрытия выработанных шахт, отчасти из-за того, что у чичимеков – «диких» индейцев с северных гор – появились лошади и европейское оружие. Какая-то территория действительно была потеряна. В начале XVIII века этот процесс пошел в обратном направлении. Новая Мексика, которая была местом опустошительного восстания индейцев в конце XVII века, медленно заселялась заново в первой половине XVIII века рядом миссий, растянувшихся вдоль реки Рио-Гранде. Успешная миссионерская работа началась в 1716 году в Техасе и в Нуэво-Сантандере, между реками Пануко и Сан-Антонио (ныне в штате Техас), в 1746 году. Тем временем миссионеры-иезуиты продвигались из Соноры в Нижнюю Калифорнию, а оттуда позднее – в Верхнюю Калифорнию. В отличие от деревень индейцев гуарани, где иезуитам обычно удавалось не допускать испанцев-мирян в районы своих миссий, большинство северных миссий были защищены presidios – пограничными блиндажами (укрытиями из бревен) с небольшими гарнизонами солдат. Не считая этого отличия, миссии по всей Испанской Америке все были организованы во многом одинаково. Все они сообща занимались сельским хозяйством и подсобными производствами – ткачеством, дублением кож и тому подобными под руководством отцов-миссионеров. Многие миссионеры были энтузиастами-новаторами в сельском хозяйстве; они внедрили там разведение крупного рогатого скота и выращивание фруктов во многих регионах, где люди ничего не знали об этих занятиях; во многих разрушенных миссиях в наши дни до сих пор можно обнаружить стены вокруг заброшенных фруктовых садов. Некоторые миссии – например, которые обосновались в pueblos в верхнем течении Рио-Гранде, – выросли среди сельскохозяйственных общин, возникших уже давно; но успешное существование многих из них зависело от способности святых отцов убедить полукочевые народы поселиться на постоянной основе в деревнях рядом с церковью и домом миссии и заняться оседлым сельским хозяйством. В некотором смысле миссия XVIII века была преемницей encomienda XVI века. Среди первобытных народов и на дальних границах она была гораздо более эффективным инструментом заселения. После изгнания иезуитов и со спадом интереса к миссионерской работе в конце XVIII века многие миссии впали в запустение и разруху, но работа по заселению во многих регионах продолжили владельцы ранчо и старатели, которые шли вслед за миссионерами и пользовались такой же военной защитой. Поэтому в открытии новых месторождений и основании новых городов только XVI век превзошел XVIII век. Сан-Франциско (ныне штат США Калифорния), Альбукерке, Сан-Антонио (ныне штат США Нью-Мексико), Пенсакола (ныне штат США Флорида), Монтевидео (Уругвай), Кукута (Колумбия), Копьяпо (Чили), Ранкагуа (в Чили и в Аргентине) и многие менее крупные поселения ведут отсчет своего существования с этого периода активного раз-движения границ.
За постепенным ростом мощи и процветания Индий в начале XVIII века, неловкими и лишь отчасти результативными попытками испанской короны вновь утвердить свою власть жадно наблюдала скептически настроенная Европа. «Слабость испанцев, собственно говоря, является слабостью их государства. Там не хватает не людей и не умения защищаться; если бы только правители и другие королевские чиновники не были бы такими неэффективными в выполнении своих обязанностей и не подавали бы тем самым такой дурной пример коррумпированности и слабости всем своим подчиненным». Эти фразы встречаются в «Испанской империи в Америке», написанной «английским торговцем» (Джоном Кемпбеллом) и опубликованной в Лондоне в 1747 году. Они характерны для многих подобных памфлетов. Автор приводит перечень иностранных нападений на испанские колониальные владения, часть которых имела успех, но большая часть была отбита воодушевленными силами местной обороны, и делает вывод: «Так что кажется бесспорным, что дело не столько в слабости испанцев, сколько в слабости их Советов, которая послужила причиной их потерь в этих регионах». Такова, предположительно, точка зрения человека, заинтересованного в войне с Испанией ради торговли; но, как мы уже видели, ее поддерживали и мыслящие испанцы. Империя была уязвима. Большинство испанских государственных деятелей в XVIII веке были одержимы страхом не просто того, что их усилия по возвращению Испании контроля над торговлей с Индиями могут потерпеть поражение из-за экономической или морской агрессии других морских держав, а того, что сами Индии или их части могут выйти из-под власти испанской короны. Этот страх помогает объяснить настойчивый акцент испанских правительств на тех правах, которые еще до открытия Америки Испания получила от папы римского. Он также объясняет готовность правящих классов в Испании принять в значительной степени французскую опеку, при этом глубоко возмущаясь и самой опекой, и явным намерением французов манипулировать управлением Индиями ради своей собственной торговой выгоды. Страх за Индии вместе с надеждой возвратить себе Гибралтар и остров Менорка
[94] заставил министров Филиппа V, особенно Патиньо, отдать приоритет восстановлению военно-морского флота перед другими покушениями на королевские доходы. С 1717 года все возрастающее число новых современных военных кораблей, спроектированных наподобие французских, закладывались в Кадисе, Ла-Корунье и Эль-Ферроле. Нарушенную и наполовину забытую военно-морскую традицию невозможно было восстановить за несколько лет, и корабли, по крайней мере поначалу, были лучше спроектированы, чем укомплектованы людьми. Но к 1740 года было достигнуто многое. Флоты, с помощью которых Испании предстояло оказывать сопротивление Англии в Карибском море в «войне за ухо Дженкинса» и Семилетней войне, нельзя было не принимать в расчет. Новый флот, союз с французами и сильные узы лояльности в самих Индиях должны были сохранить империю в целости – вопреки ожиданиям многих – еще на один век.
Глава 15. Конфликты в Карибском бассейне
В 1713 году Испания, казалось, удерживала свою американскую империю благодаря тому, что остальная Европа воздерживалась от каких-либо действий. И хотя многие сторонние наблюдатели считали, что Индии или их части можно легко отделить от Испании, таких попыток никто не предпринимал. В политическом отношении Испанию поддерживала – а на самом деле в течение какого-то времени сильно влияла на нее – Франция, и врагам Испании хотелось скорее расширить свою торговлю, нежели свои колониальные владения. Испанская Америка оставалась испанской, Ямайка и Сан-Доминго по-прежнему представляли собой какую-то важность лишь как аванпосты Нового Света, переданные на постоянной основе иностранцам. Однако брешь – первая открытая и признанная брешь – была проделана в испанской монополии на главные торговые пути с Индиями. Новые привилегии, дарованные английской Компании южных морей, были воплощены в крупном международном договоре. Для испанского правительства они представляли собой не только опасную торговую конкуренцию, но и горькое унижение, принудительный отход от установленной политики и традиционных принципов. Для англичан они были разочарованием, недостаточной наградой за долгую Войну за испанское наследство. Между возмущением испанцев и разочарованием англичан находился плодотворный источник будущего конфликта.
