К этим конкретным обидам как ежедневный неотступный раздражитель добавлялось общественное негодование. Лидеры креольского общества – люди, которые подавали пример общественного поведения всем белым жителям колонии, – были аристократами. Они считали себя духовными, если не прямыми, наследниками конкистадоров. Многие из них были богаты. В своих обширных поместьях среди полурабов-крестьян они обладали неоспоримой отеческой властью. В городах они образовывали сплоченные олигархии, члены которых прекрасно знали друг друга и пользовались уважением городского населения. Они во многом контролировали деятельность местных органов управления либо посредством личного участия, либо косвенно через менее значительных людей, которые находились у них в подчинении. Они использовали свою власть, чтобы сопротивляться нововведениям – «не будить лиха, пока спит тихо». По отношению к своему далекому королю они провозглашали и действительно испытывали традиционную лояльность, формальную лояльность аристократов, основанную на допущении, что король на деле не будет деятельно вредить их интересам и вмешиваться в их образ жизни. Они относились к вице-королям, которые были личными представителями короля и обычно тоже аристократами, с церемонным уважением. Будучи консерваторами, они почитали церковь и судебную власть. К мелким чиновникам в центральном правительстве, с другой стороны, они относились с презрением как к людям, которых можно при необходимости запугать или подкупить, а в остальных случаях просто не обращать на них внимания.
Во второй половине XVIII века аристократы-креолы со все более острой неприязнью замечали вторжение в их Индии возрастающего числа испанцев с полуострова низкого происхождения с небольшим состоянием – трудолюбивых владельцев магазинов, ловких бизнесменов, деятельных назойливых писак в государственных учреждениях, офицеров регулярной армии. Эти люди часто делали себе состояния и обеспечивали быстрое продвижение по службе. Они обладали тщеславием просто потому, что были испанцами из метрополии, и презирали или делали вид, что презирают, колониальное общество. Как бы аристократы-креолы ни недолюбливали таких выскочек, они не могли избежать контактов с ними в обществе. В некоторых обстоятельствах они могли стать неприятно зависимыми от них: например, оборотный капитал владельцев рудников – они обычно были креолами – зависел от купцов-aviadores, многие из которых были испанцами с полуострова. Haciendas, которые часто предлагали в залог для этой цели, часто попадали в руки таких испанцев путем перехода заложенной недвижимости в собственность залогодержателя, вводя своих новых владельцев в круг местного общества землевладельцев. Добившиеся всего в жизни своим трудом, испанцы с полуострова даже осмеливались на брак с дочерьми известных в обществе креольских семей – это была обычная причина возмущенных протестов. Трения были особенно острыми в армии. Размещение подразделений регулярной армии в Индиях после Семилетней войны привело к взаимной ревности между профессиональной армией, офицеры которой были в основном испанцами из метрополии, и милиционной армией с офицерами-креолами. Те креолы, которые получили офицерский чин в регулярной армии, обнаруживали – или думали, что обнаружили, – что их продвижение по службе тормозится и их положение в коллективе принижается офицерами – полуостровными испанцами, которые часто – они так считали – в обществе стояли ниже их на социальной лестнице.
Взрывоопасная смесь зависти и презрения повышала свой градус из-за приобретающей все большую популярность среди богатых креольских семей практики посылать своих сыновей путешествовать по Европе. Этим молодым путешественникам Испания казалась бедной и отсталой страной. Подобно всем жителям колоний, привыкшим опираться на полурабский труд индейцев, они испытывали потрясение при виде белых людей в Испании, радостно выполняющих черную работу, которую в Индиях выполняли индейцы. Как на городских аристократов, на них не производили впечатления старые испанские города с их тесными средневековыми – или мавританскими – лабиринтами улиц. Даже сравнительно современный Мадрид был для них горьким разочарованием – более захудалым и грязным, чем Мехико или Лима, и гораздо более убогим и интеллектуально менее активным, чем Париж или Версаль. Более того, богатые и красивые креолы часто пользовались в Париже и Лондоне таким вниманием со стороны общества, которое если не было полностью бескорыстным, то весьма лестным в противоположность более знакомому им равнодушному приему в Испании.
От неприязни к полуостровным испанцам до открытого отказа от верности Испании был долгий путь, над которым размышляли некоторые креолы перед началом нового века. Благоговение перед королевской властью было глубоко укоренившимся чувством во всех классах общества в Индиях, включая индейцев, – Хорхе Хуан и Антонио Ульоа выразительно подчеркивали это, – и королевское покровительство, распространяемое и министрами, и вице-королями, по-прежнему многое могло предложить верным королю креолам. Более того, разговоры о восстании могли быть крайне опасными (помимо риска быть замеченными официальными лицами с последствиями в виде наказания) в обществе с сильным расслоением по расовой принадлежности. В конце 1770-х – начале 1780-х годов, в то время когда Испания поддерживала восстание в Северной Америке, в вице-королевстве Перу произошел ряд восстаний индейцев. Одно из них, возглавляемое Хосе Габриэлем Кондорканки (1738–1781), взявшим себе инкское имя Тупак Амару, длилось два года и было подавлено с огромным трудом и кровопролитием (армия восставших индейцев достигала около 60 тысяч человек) лишь регулярными войсками. На самом деле Кондорканки был метисом, состоятельным человеком и местным мировым судьей, пользовавшимся доверием. Призывая индейцев к оружию, чтобы выступить против бремени оброка и злоупотреблений системы mita, он провозгласил себя верным подданным – фактически вице-королем – короля Испании и врагом лишь «corregidores, chapetones и сборщиков налогов». Он призывал своих соотечественников, креолов Перу, присоединиться к нему. Естественно, они были так же встревожены ходом событий, как и сами чиновники. Они сыграли свою роль в боевых действиях против Кондорканки и не выразили протеста – после окончания восстания – против устрашающего способа его казни
[103].
Однако нити привязанности натягивались, а некоторые начали рваться. За пределами Перу восстание Кондорканки почти не произвело впечатления на креолов. Большинство креолов были абсолютно уверены в своей способности контролировать индейцев. События в других частях мира демонстрировали, что революции не обязательно уничтожают собственность и разрушают общественный порядок. Восстание в североамериканских колониях возглавляли аристократы – земле– и рабовладельцы, процветающие коммерсанты. Когда власть короля и королевских губернаторов была свергнута, эти респектабельные граждане взяли управление в свои руки. Чуть позже Французская революция была более сложной: она обезглавила короля, она сопровождалась сожжением королевского дворца и отдала Париж на недолгое время в руки толпы. Тем не менее, хотя привилегии, связанные с происхождением, во Франции были сокращены, права собственности сохранились и не пострадали, возможно, даже укрепились. Звучные заявления, которые сопровождали эти две революции, а также общественно-политические публикации, им предшествовавшие, – особенно произведения Руссо – обеспечили мыслящим креолам теоретическую базу, средство для того, чтобы дать рациональное объяснение неприязни и ревности к чиновникам, присланным с полуострова, и европейским испанцам вообще. Более поздние события во Франции предложили им даже еще более волнующие и наводящие на размышления модели поведения: Наполеон – первый консул, а затем император Наполеон I в окружении сподвижников-маршалов, опрокидывающий не способную к действиям власть, объединяющий французский народ и ведущий их к беспримерному военному успеху. Эти яркие личности были образцами, которым стремились подражать амбициозные разочарованные креолы.
