Понимая всю остроту политического момента, Тейтель написал в октябре 1938-го из Парижа в Нью-Йорк Гольденвейзеру:
«Гитлер может быть свергнут только лишь собственной ошибкой, но сделает ли он ее и когда? Очень трудно сказать и предвидеть. Рост же его означает поражение всего человеческого естества, идей завоеванных культурой и цивилизацией. Вся надежда на Америку, если она скажет свое слово решительно и поймет, что в настоящее время нельзя быть изолированно и что немецкий штык может сильно задеть и ее»
718.
От бывших коллег из Берлина Гольденвейзер получал свидетельства всё новых ограничений, вводимых против евреев. 18 октября 1938 года Альфред Динстфертиг (Alfred Dienstfertig) написал: «Недавно права на трудовую деятельность были лишены и адвокаты…Что должны делать эти все люди, если они, с одной стороны, не имеют никакой работы, а, с другой, не знают куда. Сейчас вопрос стоит не о том, что делать, а как до этого добраться… У меня есть еще арендаторы, но их состояние, как и у всех других, безработица и потерянность»
719.
До Хрустальной ночи (Kristallnacht) в Берлине оставалось всего 20 дней. Через океан в недельном такте Тейтель и Гольденвейзер обсуждают общеполитическую ситуацию и практические схемы работы комитетов в Париже, Ницце и Брюсселе, куда переехал Е. А. Каплун, в прошлом член правления Союза русских евреев, в быстро меняющихся условиях, а также вопросы эффективного использования средств: на помощь тем, кто прибывает в Париж, или поддержку тех, кто не может по разным причинам покинуть Берлин и фактически беспомощен перед обстоятельствами? Выходец из среды либеральной интеллигенции, А. Гольденвейзер, гуманист и демократ, дистанцируется от опасности отождествления Гитлера со всеми немцами. Это следует из его письма Тейтелю от 29 октября 1938 года:
«Нужно стараться освободиться от пристрастий и личных раздражений и обид – пытаться смотреть на события глазами летописца. И пуще всего нужно избегать соблазна стать «анти-Гитлером», т.е. начать относиться к Гитлеру и к немцам так, как Гитлер относится к евреям. Не трогает меня и то, что чехи из союзников советской России превратились в союзников Германии. «История рассудит, кто прав и кто виноват», – как сказал в прощальной своей речи Бенеш. Но я в ужасе от мысли о страданиях новых беженцев и новых меньшинств, на спинах которых выносятся все эти исторические споры. Положение в самой Германии становится также нетерпимым. Сегодня пришли сообщения о безобразиях, творимых поляками и немцами с польскими евреями, жившими в Германии. Стыд и позор»
720.
Мог ли предположить Гольденвейзер, что до начала самой кровавой войны ХХ столетия оставалось меньше года? Опасность Гитлера предвидели в канун войны многие, но масштаб трагедии был непредсказуем. О настроении еврейских эмигрантов в Европе мы узнаем из письма Гольденвейзеру от бывшего члена Союза русских евреев, юриста и издателя Б. И. Элькина от 8 октября 1938 г.:
«…О чем мы молим Бога? – Только о том, чтобы война была отсрочена… На случай, если война начнется через несколько дней или через две недели, главная надежда чехов или противников Германии на советскую Россию. Это – подлинное настроение Праги. Ибо в чем может выразиться участие в войне Англии? Ибо можно ли рассчитывать на силу наступления французской армии через линии германских наступлений? Вся надежда – на СССР. С нами положение серьезнее: мы присутствуем – и являемся объектами событий, которые грозят похоронить на континенте Европы европейскую цивилизацию XIX века. Мыслимо ли, чтобы грандиозная катастрофа, которую мы переживаем, была обязана, в первую очередь, не чему иному, как идейному кризису? Дело теперь не только в демократических учреждениях. Рухнуть грозит весь строй учреждений и понятий, который держится на континенте Европы с начала XIX века. Свободу с ее свободными учреждениями убивают...»
721
Крушение глобального мира отражалось в крушении судеб и надежд беженцев и их семей. В начале сентября корреспонденты из Берлина сообщали: «У знакомых арестовали вдову, немолодую женщину-врача и увели в гестапо. Через два дня утром сообщили по телефону, что она лишила себя жизни в камере и просили забрать тело. Ужас в том, что они до сих пор не знают, за что она погибла… <…> С каждым днем положение евреев в Германии становится все более ужасным и ужасным. И куда бежать? Ведь теперь из Германии не выпускают. И не впускают»
722Волна арестов евреев прошла в Берлине в июне-июле 1938 г., причем по сообщению вышеупомянутого автора это была плановая акция полиции. Один из полицейских даже сочувственно посоветовал ему: «Послезавтра не выходите на улицу».
О том, что происходило в Берлине в Хрустальную ночь (ночь с 9 на 10 ноября 1938 года) А. Гольденвейзеру в письме от 29 ноября 1938 г. сообщил Марк Вишницер: «Имена арестованных мне известны только отчасти. Некоторые, впрочем, уже освобождены. Д-р Фритц Варбург (брат Макса), Отто Гирш, Лилиенталь
723. Были арестованы Гиршберг, Рейхман из Центральферайна, Динеман и Розенталь от Фронтбунда… Разгром общин не поддается описанию. Все замерло. Хильсферайн (имеется в виду его эмиграционный отдел – ЕС) – единственная организация, которой разрешено работать. Он прямо завален работой…»
724.
О последствиях Хрустальной ночи сообщает Гольденвейзеру также и неизвестный корреспондент в письме от 17 ноября 1938 г.: «… в еврейских магазинах были выбиты окна, было подожжено много синагог. С 1 января 1939 г. закрыты еврейские магазины, введен запрет на обучение евреев в университетах, евреям запрещено посещение театров, концертов, временно закрыты все еврейские газеты»
725Гольденвейзер связывается с родственниками своих адресатов, просит помочь с аффидевитами, уговаривает, передает их контактные данные вплоть до совпадений фамилий малознакомых людей: например, для семьи Бокманн он пересылает в Берлин страницу с телефонами всех обладателей данной фамилии в Нью-Йорке. В письме к Е. А. Каплуну от 30 ноября 1938 г. в Брюссель он пишет:
