Воробейчик сделал обычный выразительный, успокаивающий жест ожидавшему распоряжения гарсону, – торопиться мол нечего, надо мол спокойно прочитать, – и тот удалился, предоставив Воробейчику еще 10 минут времени. Воробейчик одной рукой держал непонятную обеденную карточку, а другой клал пока в рот такой вкусный хлеб… Но не все французские гарсоны терпели. Вкусные запахи, крепко наперченные блюда – специальность ресторана – одуряли, раздражали голодного Воробейчика и он, оставаясь верным испытанному средству, все по столам посматривал… Место, наконец освободилось, и те же гарсоны бросились к гостю, осыпая градом любезностей с предложением разных затейлевых блюд…
Точно во сне, над самым ухом, Воробейчик слышит… нет, нет, быть не может!.. Он слышит, как тот же гарсон наклоняется к нему и, – ой, Божей мой, – так ясно и внятно говорит по-русски:
– Закажите вы себе, дедушка, пожалуйста, что-нибудь…
– Ой! Что я слышу?.. По-русски! Я умираю… Вы тоже говорите по-русски?.. И чтобы вы мне уже жили 125 лет!.. Это же Содом и Гомора… Это же не ресторан!..
Давно уже на лице Воробейчика не было такой счастливой, солнечной радости…
– Как вас зовут, господин, – я вас очень прошу, очень вас прошу, любопытствовал Воробейчик.
– Зовут меня граф Кринский.
Воробейчик, точно ужаленный, привскочил с дивана.
– Я умираю… Я умираю… И кушать я больше не хочу… Не хочу!
Воробейчик долго пожимал руку графу и долго еще не мог прийти в себя.
– Когда, господин граф, извините, – Ваше сиятельство, вы придете ко мне домой, я сам буду вам подавать самое лучшее. И вы будете чувствовать себя, как у себя в имении….
Воробейчик уже не отставал от неожиданного знакомца и сам стал близок графу, когда последний узнал, что двух сынов своих Воробейчик отдал и на войне потерял….
Затем круг знакомства расширился. Граф свел своего приятеля Гаврила, шофера и собственника двух такси с Воробейчиком.
Оба одинокие, заброшенные, были рады радушному гостеприимству и семейному уюту Воробейчика.
В новом знакомом чернокудром со сверкающими белизной зубами Воробейчик предполагал сначала француза и засиял от радости, когда приятель также оказался русским.
– А вас господин, как зовут?
– Я, дедушка, Гавриил. Из Ялты.
И смуглое лицо шофера растянулось в широкую улыбку.
Если гарсон оказался графом, то какие же могут быть сомнения, что шофер Гавриил – князь. Потому он и называет себя только по имени.
– Ой, я не выдержу, вы значит князь!
– Князь, как есть, а вы дедушка, как угадали… Нас из Крыма и из Тифлиса много тут князей… Что шофер, то князь, как пара маслин…
И князь Гавриил стал бывать в семье Иосифа Воробейчика, особенно по воскресеньям, возил он семью, показывал им город, стал в семье свой.
В карты Гавриил не играл, был на хорошем счету – имел две собственных машины, трезвый, работящий, одевался модно, был любезен. Воробейчик стал доказывать Берточке, что князь Гавриил человек стоящий, что если ему дать сбереженные три тысячи долларов, то лучшего жениха и не надо. Да где его, жениха еврейского, искать в таком Париже? Это же не город, а Содом…
– Папа, но… Ведь он… не еврей!.. И какая же я княгиня?..
– Пожалуйста без философии, Берточка… Если Господу Богу угодно было рассеять по лицу Европы сыновей Израиля, то почему я, Воробейчик, должен ломать себе голову и из-под земли отыскивать жениха-еврея… Так Бог захотел. А князем быть и сегодня неплохое дело… Берточка, он и у меня тоже просил твоей руки, и я ему тут же протянул обе мои… И будет у нас, Берточка, не какая-нибудь свадьба, а великосветская – с князем и с графом, понимаешь!..
Помолвка назначена была на завтра, на пятницу.
Князь Гавриил, воистину красавец, в смокинге, прикатил уже в качестве седока, а на место шофера посадил товарища, из Тифлиса. Часа полтора ехали товарищи на квартиру Воробейчика, обоим было радостно, весело. Жаль только, что тифлисский шофер, по-кавказски, так беззаботно, но любовно всю дорогу ударял в вертикально возле него поставленный и покачивавшийся из стороны в сторону чемодан с обильной провизией…
Приехали и привезли с собою в семью Воробейчика новую жизнь, бодрость, радость, беззаботность и, открывши чемодан… О, ужас! Венегрет из духов, консервов, вин, французской голой индейки…
Смеху и радости не было конца.
– Князь, князь, Гавриилушка, как же полюбили же мы тебя… Дай обниму! Сразу стал ты мне родной!..
А после паузы, точно ногой нащупывая и наступая на зыбкую почву, Воробейчик замявшись, предложил свадьбу отпраздновать дома, у себя, в Медоне.
– А, нет, папаша, этого не будет, венчаться будем в синагоге, – испуганно и певуче возразил жених.
– Как?!…только и успел испуганно, за голову схватиться и вскрикнуть Воробейчик.
– Как? А ты же, Гавриил, русский князь?
– Да у нас в Крыму и на Кавказе все князья… Я крымский… из Ливадии. И в синагогу, как свободное время выпадет, я и в Париже сбегаю, помолюсь… мы крымские… мы евреи.
Иосиф Воробейчик не разобрал, ибо плохо все это слушал… Но Берточка была счастлива.
Когда же Воробейчик пришел в себя, он только и мог пораженный, удивленный, но беспомощный, с самим собой беседовать. Молодежь им больше не интересовалась:
– То есть я вам скажу, никуда от них, от соплеменников, не спрячешься… Мало я от них имел в Виннице, так Бог мне их послал еще в Париже…
Урок истории
Заключение
Личности такого масштаба, как Яков Тейтель, уникальны для истории стран, где они родились, жили и работали. Тейтель был настоящим патриотом России, которую любил, где многие годы жил, и которой верно служил. Он был предан своей родине, Украине, и с большим почтением относился к Германии и Франции – странам, которые дали кров ему и тысячам гонимых его соплеменников. Для нескольких поколений беженцев разных стран он – представитель «духовного ордена русской интеллигенции» – стал заступником, помощником и учителем. Сегодня история русской эмиграции становится частью истории России, где снова пробуждается интерес к идеям социальной солидарности и ответственности.
Идею мирного сосуществования, взаимопонимания и взаимопомощи людей разных национальностей и религий, как принцип жизни и как одну из самых ценных своих традиций русско-еврейская интеллигенция передала последующих поколениям. По своему мироощущению многие представители той первой волны эмиграции, были людьми, опередившим время. Я. Л. Тейтель был одним из ярких представителей будущего мира и его ценностей. Не случайно его друг, участник Сопротивления, погибший в лагере Дранси, поэт И. А. Британ писал о нём: «Вашим девизом было: «Жизнь начинается завтра». Вы всегда жили для «завтра» и верили в него с оптимизмом вечного юноши»
872.
