Но ни он сам, ни его племянник Кузьма, ни Марфа ни в чем не сознавались. На очных ставках плотник продолжал держать себя степенно и, уличаемый Татьяной, презрительно смотрел на нее, называя ее болтушкой. Племянник, также не сознаваясь, давал очень сбивчивые показания, а Марфа лишь подтвердила выпроваживание Татьяной мужа и больше ни в чем не призналась.
Когда я предъявлял Татьяне следственное производство, она, облокотившись на стол, сказала:
– Вот ты считаешь, что я, мол, плохая, убийство сделала, а Марфушка, мол, хорошая, но не знаешь, что в тихом омуте черти водятся.
Говорила, что Марфа отравляла своего мужа мышьяком, а когда она и ее любовник увидели, что Степан всё не умирает, задушили его и тут же, около покойника, совершили плотский грех. Степана хоронили, считая, что он умер от хронической хворости.
Я был ошеломлен этим сообщением: спрашиваю Марфу, но она, конечно, все отрицает Остался один оговор. Я рискнул приступить к следствию. Экстренно вызвал врача и вырыл Степана. Всё село было против меня. Как это, человек жил честно, умер по-христиански, а его тревожат, да еще без священника, да еще по требованию еврея! Мне передавали, что мое происхождение особенно раздражало всех. Священника, действительно, как раз в то время не было в селе, а я торопился со вскрытием, боясь, как бы вследствие разложения погребенного тела не исчезли доказательства преступления, тем более такие тонкие, как следы удушения.
Судебно-медицинским вскрытием был установлен перелом хрящей гортани, обнаружены язвы желудка, и врач признал, что Степана медленно отравляли и что умер он от удушения. Внутренности Степана я послал в Самарское врачебное отделение, где, по исследовании, оказалось, что покойник был отравлен мышьяком.
Следствие по второму делу установило участие в этом преступлении всей компании, то есть Татьяны, Марфы и обоих плотников. Всё делалось ими по выработанному плану: отравить хилого Степана, убить Иванова и затем, как уже сказано выше, зажить по-новому.
Покойный Степан всё время хворал, у него были нарывы, сыпь, и в то же время он мучил Марфушку, требуя от нее исполнения супружеских обязанностей. Степан опостылел Марфе этими нарывами, хворостью и назойливыми требованиями, но об убийстве его она не помышляла. Жизнь ее была невеселая. Познакомившись с бойким, здоровым Кузьмой, она ему отдалась. Хотя Марфа знала о планах поездки в далекие края, но относилась к ним безучастно. Мысль об убийстве Степана подала ей Татьяна, по ее совету Марфа подсыпала мужу в кушание мышьяк, причем указала даже лавку, где она купила его, будто бы для мора тараканов. Муж, подозревая ее связь с Кузьмой, боялся брать от нее кушания, но Татьяна уговаривала его, принесла ему два куска сахара, обсыпанных мышьяком, и дала ему чая с этим сахаром. Степан выпил и стал еще более хиреть.
Умирать-то он умирал, но слишком медленно, а между тем надо было спешить, работа по ремонту церкви кончалась, плотники должны были уезжать из села. Иванова решили убить, а со Степаном что делать? Надо покончить и с ним. И вот, рассказала Марфа, как-то раз днем Степан почувствовал себя плохо, было видно, что умирает. Она побежала за водой, на всякий случай, чтобы холодная вода была в доме. Ее увидел Кузьма, крикнул: «Марфуша, подь сюда!» Она ответила: «Некогда, муж околевает». Кузьма пошел за ней, и вместе они вошли в избу. Степан лежал на полу с открытыми злобными глазами. Увидев вошедших, он попробовал подняться. Боясь, что муж не так скоро умрет, и что его медленное отравление может обнаружиться, так как Степан, по-видимому, убедился в том, что его травят, Марфа с Кузьмой решили покончить с ним. Кузьма накинулся на больного, схватил его за горло и задушил; когда тот скончался, они тут же на полу возле него имели плотскую связь, при этом Марфа приговаривала:
– Всю жизнь ты меня мучил, окаянный, гнилой ты этакой, хочу теперь жить!
Дело слушалось в Самарском окружном суде, все были осуждены, кроме Марфы. Присяжные заседатели говорили мне затем, что на них повлияли вся жизнь Марфы, безвольный ее характер, несчастная ее судьба…
С этим делом я познакомил Николая Георгиевича Михайловского, и оно, как я сказал, послужило основой для его пьесы «Деревенская драма». Впоследствии какой-то критик высказал, что драматург сочинил всю эту историю в подражание «Власти тьмы» Толстого. Гарин в «Петербургских ведомостях» в мае или июне 1904 года опроверг его предположение
276, сославшись на меня, как на следователя, производившего следствие по делу, которое дало ему материал для его пьесы.
Глава четвертая
Как я уже писал, меня интересовал вопрос о положении детей улицы. Этот вопрос до сих пор более или менее удовлетворительно нигде не разрешен. Имеются исправительные детские колонии, приюты, но везде берут на свое попечение детей, проявивших в чем-нибудь порочность. На массу же бесприютных детей, детей улицы, создающих кадры алкоголиков и преступников, общество и государство не обращало достаточного внимания.
Случай поработать в пользу детей улицы скоро представился. После введения винной монополии
277 торговля водкой перешла к казне, создались «царские кабаки», дававшие правительству почти две трети всех государственных доходов. С одной стороны, Министерство финансов требовало от своих агентов, акцизных чиновников, стремиться к извлечению как можно больших доходов от пьянства, награждая за эту деятельность чинами и орденами, а с другой, эти же чиновники должны были отвлекать народ от пьянства, – устраивать народные столовые, чайные, библиотеки. Создан был целый институт: «Попечительства о народной трезвости»
278Средства на борьбу с пьянством отпускало Министерство финансов через акцизных чиновников. Хотя во главе городских попечительств стояли городские головы, в комитете большинство было из представителей Министерства финансов, и главные средства давало это министерство. Понятно, что руководящую роль играли акцизные чиновники.
Городским головой в 1902 году в Самаре был мой добрый знакомый, бывший член окружного суда П. А. Арапов
279По его приглашению, условившись с ним о программе нашей деятельности, я был избран городской думой и получил звание участкового попечителя о народной трезвости. Должен сказать, что в Самаре некоторые акцизные деятели, например покойный Котельников, впоследствии библиотекарь Государственной Думы, чувствовали всю ложность своего положения и искренно хотели работать в ущерб главной своей задаче – извлечению доходов от пьянства; но их усилия были безуспешны. Кончилось тем, что Котельников переведен был в наказание из крупного центра – Самары – в глухой Оренбург, а затем он и Гладышев были уволены. Я пришел к убеждению, что хотя и нужна борьба со взрослыми алкоголиками, преимущественное внимание должно быть обращено на детей, развращаемых улицей. С председателем и некоторыми членами комитета мы подали записку, в которой настаивали на открытии сада для детей улицы. В комитете возникли споры: одни были за наше предложение, другие же признали существование такого сада не только бесполезным, но даже вредным.
