В дальнейшей беседе, судьи-поляки указывали на следующие явления: «В Польше никогда не было еврейских погромов. До переселения русских евреев в Польшу мы шли рука об руку с нашими евреями. Последние принимали большое участие в нашем движении 1831-го и 1861-го годов, когда мы хотели сбросить с себя московское иго. С переселением же русских евреев, влияние их вредно отразилось на наших евреях и мы боремся теперь со всеми евреями Польши».
Таких же взглядов на роль евреев в Польше держались местные евреи – ассимиляторы, «поляки Моисеева закона». Общееврейские вопросы мало интересовали евреев в Польше, в особенности наш вопрос. Польские евреи ближе живут к Западной Европе. Своих детей им легче было посылать за границу, чем русским евреям, и поэтому наша идея не могла встретить у них такого сочувствия, как у евреев черты оседлости, и организовать комитеты в Польше было гораздо труднее, чем в других местах России.
Остановился я в гостинице «Полония». Там я имел возможность познакомиться и близко сойтись с выдающимися писателями: Шоломом-Алейхемом, Леоном Перецом, Эльяшевым
437 и др. С Шоломом-Алейхемом (Рабиновичем) я раньше был знаком. Живя с ним в одной гостинице, мы часто встречались и проводили вместе время. К нашему делу он отнесся крайне сердечно, считая, что еврейский народ должен быть вооружен высшими знаниями, что без этого оружия он погибнет.
В Варшаве, как я сказал, я познакомился и с другим выдающимся писателем Леоном Перецом. Перец приходил часто к Шолому-Алейхему, у которого собирались все видные еврейские журналисты и писатели. Очень часто бывал известный критик доктор Эльяшев, Бал-Махшовес
438Бывая у Шолома Алейхема, Перец заходил к нам и мы очень с ним сблизились.
В 1915 году, во время мировой войны, мы в Лондоне узнали о смерти Переца. Мне пришлось в большом собрании в «Уайчепле» сказать о Переце несколько слов
439.
Все, что возможно было сделать в России за такой короткий срок, было сделано. Грандиозная задача, которую мы себе поставили, не могла, конечно, быть выполнена в первый же год. Главное было сделано. Заложен был фундамент. В крупных городах основаны были комитеты. Последние стали составлять анкеты для оканчивающих средние учебные заведения, а также собирать средства.
Я имел в виду на обратном пути из Западной Европы побывать в Вильно (ныне Вильнюс – ред.), посетить Кавказ, а также Сибирь по этому делу. Но предварительно необходимо было узнать, что сделано и, что можно было сделать по нашему вопросу на Западе. С такими широкими планами я оставил Россию и в июне 1914 года приехал в Берлин.
Больше, чем жизнь
Союз русских евреев в Германии (1920–1935 гг.) и Тейтелевские комитеты помощи в Европе и США (1935–1962 гг.)
Русско-еврейский бивуак
Берлин между двумя войнами
Берлин вовсе не город, Берлин – лишь место, где собирается множество людей, и среди них немало умных, которым всё равно, где они находятся; они-то и составляют интеллигенцию Берлина.
Яков Львович Тейтель закончил книгу воспоминаний «Из моей жизни. За сорок лет» описанием его пути в Берлин в 1914 году. Вероятно, тогда он не мог предположить, что пройдет всего семь лет, и он снова окажется в Берлине. Но это будет уже другой Берлин, а у самого Якова Львовича будет иной статус. Никто из его поколения не мог представить, что в столь любимой Германии – стране философов, которыми они зачитывались, поэтов, которых они знали наизусть с детства, университетов, в которых многие из них учились, и даже курортов, где в летние сезоны бывали, еврейская интеллигенция из России окажется гонимой революцией и погромами, бесправными беженцами, потерявшими прежний общественный статус. И встречая своих друзей и близких на улицах Берлина – этой «мачехи городов русских», они будут безуспешно пытаться осознать случившееся с ними и с Россией, и, вспоминая прошлое, всматриваться в неясное будущее… Берлин в 20-е годы был, то богатым русским и даже старомодно-бальным, то русско-еврейским, убогим и местечковым, но для большинства прибывших после большевистского переворота в России мигрантов малопонятным и малоинтересным в его бюргерском настоящем… И, кажется, нет ничего удивительного, что Яков Львович Тейтель с его неутомимой энергией помогать нуждающимся оказался не в тихом Париже или в респектабельном Лондоне, а именно в бурном межвоенном Берлине. Каким же Берлин был в то время?
В начале ХХ века Германия была важнейшим эмиграционным центром русского еврейства. Здесь скрещивались не только Восток с Западом, но и пересекались миграционные пути тех, кто отбывал в США и в Палестину и тех, кто уже возвращался оттуда. По отдельным оценкам число еврейских беженцев, прибывших из России, достигало от 100 000 до 300 000 человек. Например, только в Берлине проживало от 30 000 до 50000 (иногда доходило до 120 000!) человек
441Берлин, куда через Силезский (ныне Восточный) вокзал прибывали эмигранты из восточной Европы и России, и сам постепенно становился восточно-европейским вокзалом
442Из Берлина пути еврейских беженцев шли дальше – через Бремен и Гамбург в Америку или на северо-запад Германии – в индустриальный Рурский регион, на юг, в Баварию, и далее в Италию и Щвейцарию. Согласно данным переписи населения 1925 года, из 500 000 проживающих в то время в Германии евреев около 20% (т.е. около 90 тыс. чел.) были евреи восточноевропейского происхождения. Наряду с этим называют и другой процент – 39,3% (т.е. ок. 156 тыс. чел.)
443.
