Санаду задирает бровь, и император чуть отстраняется, смущённо отводит взгляд:
– Ну, ты же в менталистах разбираешься. И в менталистках тоже, через тебя же столько студенток прошло. Расскажи, какие вы… то есть они.
– Нежные, – трагично сообщает Санаду, – трепетные. С тонкой душевной организацией.
Император снова смотрит на него. А Санаду театрально изумляется:
– А ты разве не знал?
– Санаду, – на скулах императора вспыхивают золотистые контуры чешуек. – Я серьёзно спрашиваю.
– А я серьёзно думаю, что ты, если хочешь лучше узнать свою невестку, должен пообщаться с ней, а не выспрашивать у меня стереотипные представления о менталистах.
– Я не стереотипные представления спрашиваю, а практические знания, ты же со многими менталистами общаешься в процессе обучения!
– И что?
– Так расскажи, поделись впечатлениями, – предлагает император.
Но Санаду кладёт ладонь ему на плечо:
– Давай ты как-нибудь сам, а?
– Тебе жалко, что ли? – хмурится император.
– Я могу рассказать, – изображает вселенскую печаль Санаду. – Но, поверь, я совершенно, абсолютно не разбираюсь в женщинах. Не просто немного не разбираюсь, а совсем-совсем. Боюсь, мои советы сделают хуже.
– Самокритично, – признаёт Ланабет и притягивает к себе мисочку медовых орешков с солью.
– Но, в принципе, я не против поделиться знаниями, – Санаду небрежно пожимает плечом, – если моей проблемой в Нарнбурне займутся немедленно, со всем тщанием и рвением.
– Какой проблемой? – император переводит взгляд с него на Ланабет и обратно. – Что опять случилось?
Ланабет поднимает чашку:
– Пока – ничего.
– И если вы поторопитесь, – намекает Санаду, – то ничего и не случится.
– Да о чём вы? – в голосе императора прорезается раздражение.
Санаду делает нарочито глубокомысленный вид, чтобы подразнить его ещё немного, но Ланабет не даёт издеваться над своим супругом:
– За ним следят шпионы Мары.
– Опять Неспящие, – так страдальчески произносит император, словно это его преследуют.
***
Тихий шорох – и я открываю глаза. Сквозь окно комнату заливает свет фонарей, змеится по красному шёлку обоев золотистыми отблесками. Тёмными крыльями раскрыта надо мной тьма балдахина.
На макушку мягко давит тёпленькое тельце – Марк Аврелий. Он дёргает лапкой. Но разбудил меня не этот звук.
Словно в оцепенении лежу и жду… непонятно чего.
Шорох повторяется – едва уловимый шелест одежды. Ника? Скольжу взглядом по нашей комнате, по темноте в углах и под столами, по постели Ники.
Никого.
Откуда же шорох?
Мой взгляд возвращается в обратную сторону. И в комнате становится темнее – это фигура перекрывает падающий из окна свет.
Санаду.
Он медленно подходит ко мне, и с каждым его шагом моё сердце стучит всё тяжелее, как-то надрывно. С каждым его шагом Санаду виден всё отчётливее: одухотворённое лицо, рубашка расстёгнута до пупка, открывает грудь и кубики пресса.
Матрас прогибается под тяжестью Санаду. Его прохладные пальцы скользят по моей руке, обнажённому плечу. Шее…
– Мы собирались заняться щитом… – Санаду наклоняется ко мне.
Слишком близко. Тревожно. До одурения. Аромат кофе и можжевельника кружит голову, вспоминаются слова девчонок – о любовном интересе. И я выдыхаю:
– Но не сейчас же!
– Ночь – самое подходящее время, – лукаво улыбается Санаду.
– Для занятий?
– Для поцелуев.
– Каких? – оторопело спрашиваю я.
– Страстных!
Санаду вдруг загораживает собой всё, чёрные омуты его глаз оказываются так близко, что я будто физически окунаюсь в их беспросветную тьму. Палец скользит по моим губам, пробуждая в теле непривычный, трепетный жар. Ресницы Санаду вздрагивают, он прикрывает веки и склоняется ниже. Его дыхание касается моих губ – щекотное, очень щекотное дыхание, словно… словно это шерстинки скользят по губам.
Шерстинки? Какие шерстинки?!
Вздрогнув, распахиваю глаза: всё закрывает рыжий беличий хвост. Марк Аврелий сопит на моей макушке, и хвост просто неудачно сползает на лицо. Я поспешно отвожу его в сторону.
Я в спальне в особняке Санаду. Утро. И мне снилось… мне снилось… Пальцы невольно касаются губ.
«Для поцелуев… страстных…» – звучит в памяти необычно томный, чувственный голос Санаду. И лицо опаляет жаром прилившей крови.
Кажется, мне стоит поменьше слушать всякие глупости.
***
«Дожил», – это замечание в мыслях Санаду состоит из смеси недоумения и странного удовольствия. Он моргает и опять впивается взглядом в поднимающийся в турке кофейный пузырь.
«Варю кофе студентке, оккупировавшей мой особняк…»
Задумывается: а не попросить ли задержать производство кровати для Клео?
Снимает турку с раскалённой пластины и отступает к чашкам. Бытовым заклинанием согревает фарфор…
Самолётик с запиской ударом в лоб выбивает Санаду из фантазий о кофейном визите в комнату Клео. В раздражении Санаду потирает лоб – и исключительно от неожиданности и прикрытых ладонью глаз получает удар вторым самолётиком в то же место.
Опускает раздражённый взгляд на опускающуюся между чашек бумажку – и тут ему в лоб прилетает третий самолётик. Санаду прикрывает лоб ладонью, косится по сторонам, но летающих записок больше не видно.
Убедившись, что продолжение атак прямо сейчас не намечается, Санаду сгребает разворачивающиеся из самолётиков записки.
Первая – от Изрель:
«Неспящие этой ночью атаковали дворец Нового Дрэнта, только попробуй не явиться сейчас на совещание по этому вопросу!»
Вторая – от Танарэса:
«Неспящие снова активизировались. Если будешь покрывать Мару – я тебя убью».
