Сначала я сдвигаюсь, попутно приподнимая вторую подушку, чтобы привалиться к ней, потом соображаю: Санаду в одной рубашке и штанах заваливается ко мне в кровать.
Неужели это то самое, о чём мне говорили?
Сев удобнее, я искоса наблюдаю, как Санаду занимает нагретое мной местечко, чтобы развалиться на кровати в той же позе, что и я. Только поверх одеяла.
Он вопросительно смотрит на меня:
– Что?
– В кресле разве не удобнее?
– А тебе удобнее будет говорить о личном, глядя мне прямо в глаза?
Хочу ответить «да», но вспоминаю, как мой взгляд упорно соскальзывал с его лица, стоило только чуть затронуть личное.
– Удобнее делать это не глядя на собеседника, – признаю я и отпиваю кофе.
Санаду тоже отпивает из своей кружки. Смотрит на вязь узора на обоях напротив и тихо добавляет:
– Вообще… ещё более способствует откровенности физический контакт. Тепло чужого тела как символ защищённости и уюта.
Он как-то слишком поспешно приникает к своей кружке.
– Вы холодный, – напоминаю я. – Не как труп, но всё же.
Сдавленно кашлянув, Санаду опускает кружку на бедро:
– Я могу поднять температуру тела. До комфортной для человека.
– Это предложение или констатация факта?
– И то и другое.
И вот сидим мы на кровати, смотрим в стену, сжимаем свои кружки… Спазм сдавливает рёбра и живот. Фыркнув, я пытаюсь запить кофе надвигающийся нервный смех. Мне это даже удаётся!
– Стресс? – спрашивает Санаду.
– Угу, – хмыкаю я и утыкаюсь лбом в его плечо.
Тёплое плечо.
И это тепло…
Мне не удаётся сдержать порыв, я даже не осознаю его, пока не утыкаюсь носом в грудь Санаду. Он поднимает руку, и я послушно ныряю под неё, снова утыкаюсь ему в грудь, а он обнимает меня за плечи. Меня окутывает аромат кофе и можжевельника. И ощущение покоя… защищённости.
В мыслях всплывает смутная картинка: я уже сидела с Санаду подобным образом – когда была пьяна до беспамятства.
– Ты не сумасшедшая, – почти шепчет Санаду. Кажется, тогда он сказал то же самое. – И для менталистов непроизвольно ощущать чужие эмоции, слышать отголоски мыслей – нормально. Более того, здесь, в Академии, все обитатели защищены от считывания, так что после снятия щита тебе хоть и будет не совсем комфортно, но ударом по психике это не станет. Постороннее влияние здесь будет… сродни шёпоту. Лёгкому ветру чужих эмоций.
Санаду глубоко вдыхает.
Уплывает из его руки поднятая телекинезом кружка, и мою он тоже забирает, отправляет куда-то прочь, чтобы крепче обнять меня, плотнее прижать к себе, втянуть себе на колени.
Странные ощущения от его близости, от того, как пальцы зарываются в мои волосы и скользят по ткани сорочки. От того, как Санаду укутывает меня одеялом, прячет в тёплый кокон. И его дыхание щекочет лоб.
– Быть менталистом не так уж плохо, – в шёпоте Санаду мне чудится горечь.
– Я не хочу слышать чужие мысли, чувствовать других людей, – вдруг произношу я.
Почти непроизвольно.
Практически неосознанно.
И правда тепло и физический контакт чудеса творят – только произнеся это вслух, я понимаю, что действительно не горю желанием получить такие способности.
Вот телекинез – другое дело. Его прямо хочу, надо будет тренировки возобновить, а вот чужие мысли и чувства знать – нет, спасибо.
Прямо совсем-совсем не хочу. И напрягаюсь, предчувствуя уговоры, но Санаду только поглаживает меня по голове.
– Не хочешь – не надо, – легко соглашается он.
И продолжает гладить меня по голове.
– Что, правда, что ли? – чуть отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в лицо.
Санаду едва заметно, ласково как-то улыбается. Я же хмурюсь:
– У вас вид как у доктора в психбольнице при общении с буйным пациентом, которого он пытается успокоить.
– Диплома по некромантии тебе вполне хватит. А проходной балл на выпуск по менталистике можно набрать виртуозным владением телекинезом. Тебе не обязательно лезть в чьи-то головы.
– Значит, щит снимать необязательно?
Запрокинув голову, Санаду очень тяжко вздыхает, при этом продолжает теребить мои кудряшки на затылке.
– Тебе надо уметь им управлять. Но никто не может запретить пользоваться им постоянно.
– Тогда зачем учиться им управлять? Если я всё равно не собираюсь без него ходить, зачем попусту тратить время на обучение?
– А ты не задумывалась о том, что тебе могут понадобиться эти способности? Например, влюбишься и захочешь узнать, как к тебе относится объект твоей любви?
Так…
Если он заговаривает о моих будущих гипотетических влюблённостях, он точно на меня видов не имеет.
Пожимаю плечами:
– Ну, миллионы людей как-то разбираются с этим без ментальных штучек.
– А если возлюбленный будет тебе лгать? – ладонь Санаду соскальзывает на бедро – очень горячая ладонь, и по спине пробегают мурашки.
Снова пожимаю плечами. Может, я так ровно это воспринимаю, потому что ещё не свыклась с мыслью о возможности отношений, да ещё и продолжительных, но…
– Все имеют право на секреты, – уверенно произношу я.
Губы Санаду дёргаются, взгляд становится… странным. Этакая смесь веселья и умиления:
– Тебя бы свести с прин… с королём Элоранарром.
– Зачем? – изумлённо вскидываю брови.
– Он убеждён, что менталисты спят и видят, как узнать все секреты окружающих. И тут ты такая… особенная менталистка, – он похлопывает меня по бедру.
Хмыкнув, легко стукаю кулаком по его груди:
– Я вам не подопытная зверюшка всяким королям показывать.
– Какие нынче девушки пошли, – насмешливо сетует Санаду, – даже правители стран вашего внимания не достойны.
– Да одни проблемы с этими правителями: этикет, ответственность, все дела.
– И вот ведь даже не поспоришь, – вздыхает Санаду. – И этикет, и ответственность, и все дела.
– Вот сразу видно, – похлопываю его по плечу, – взрослый человек, то есть вампир, прекрасно понимаете, как это всё отталкивает.
– Угу, – он опускает взгляд.
Взгляд застывает на моём декольте.
И если бы не прошлые разговоры, это бы ни капли меня не смутило, а теперь… И эта горячая рука на моём бедре, и вообще то, что я сижу на коленях Санаду… От осознания, насколько интимно может трактоваться наше взаимное расположение, меня охватывает жар. И даже мерещится что-то твёрдое под ягодицей… Или не мерещится?
