– А домой вернуться можешь?
Мгновение помедлив, белка разводит лапы, плюхается на пол и шмыгает носом. На её глаза наворачиваются слёзы.
Я так понимаю, это значит – не может вернуться домой.
– Ах ты бедненький, – отставив чашки на столик, подхожу к белке.
Он большой… и пахнет белкой. И Марк Аврелий на него не шипит и шкурку не топорщит, наоборот, тянется к большому зверю лапкой. Я же поглаживаю белку по вздрагивающему плечу. Слёзы стекают по огромной морде, и тогда я подаюсь вперёд, обнимаю мохнатого непонятного зверя. Он, утробно и жалобно взревев, обнимает меня и утыкается мордой в плечо.
– Ы-ы, – подвывает он и удивительно тоненько всхлипывает.
Гладя его по прижатым ушам, уверяю:
– Ничего, всё как-нибудь наладится. Мы Санаду попросим, может, он что-нибудь придумает. Или Лавия, он вроде как научными изысканиями занимается. Или при следующем схождении попытаемся тебя обратно вернуть. Не переживай… Может, тебе тоже на учёбу ходить, чтобы не так скучно и одиноко было?
Не знаю, понимает ли белка мои слова, но плач становится совсем тоненьким, каким-то детским.
***
Собраться с духом.
Потоптаться вокруг оранжереи, вдали от её тёплого света.
Решить, что надо ещё немного собраться с духом и подобрать более правильные слова.
Санаду повторяет этот цикл не первый раз.
Впрочем, может, Вааразариз недовольство выплеснет на проявление нерешительности – уже будет польза от этих топтаний. Потому что слова для начала разговора и его продолжения у Санаду как-то не находятся, и созерцание ночной холодной пустоши красноречию не способствует.
Находившись вокруг да около, Санаду направляется к стеклянной двери с кованым узором. Небрежно стучит костяшками пальцев по тёплой прозрачной поверхности.
С той стороны, из кресла, за ним наблюдает Вааразариз, покачивает кубком.
Санаду стучит.
Вааразариз наблюдает за ним с хитрым прищуром.
Принимая правила игры, Санаду стучит, меняя выражение лица с мученического недовольства на лёгкое раздражение и завершая всё хмурым мимическим выражением претензии. В этот момент Санаду за молодой внешностью Вааразариза и его небрежными соломенными лохмами отчётливо видит сварливого старика.
Дёрнув уголком губ, Вааразариз кивком разрешает войти. Санаду открывает незапертую дверь в это царство тепла, света и цветов.
Склоняет голову в намёке на почтительный поклон.
А затем, ещё прежде, чем Вааразариз успевает что-то сказать, прямо с порога выдаёт:
– Можно ли нивелировать воздействие кровной связи после третьей стадии объединения?
Как на Земле говорят – с места в карьер.
– Значит, всё же вы продолжили объединение, – Вааразариз заглядывает в кубок.
– Да, – признаёт Санаду и закрывает за собой дверь.
– Смело. И глупо.
Санаду оглядывается в поисках ещё одного кресла. Вааразариз сварливо интересуется:
– Неужели тебя не насторожил тот факт, что те, кто знает о возможности кровной связи, не делает для себя этого подобия драконьих избранных?
Кресло припрятано в стороне за кустом роз, и Санаду отправляется туда, беззвучно ступая по каменным плитам. Может притянуть кресло телекинезом, но предпочитает пройтись.
– Это глупое ограничение свободы и выбора, когда впереди – целая вечность, – продолжает сетовать Вааразариз. – Ты сам добровольно надел на себя кандалы.
Спинку кресла Санаду берёт с превеликой осторожностью – боится непроизвольно сломать в порыве эмоций. Вааразариз наблюдает, как он возвращается к нему и ставит кресло рядом.
– Санаду, зачем ты это сделал?
Санаду тяжело опускается в кресло и…
– Мне одиноко, – признаётся он. – Слишком одиноко.
– Ну так не надо было становиться вампиром, если ты не можешь справиться с вечностью!
– Меня не спрашивали! – огрызается Санаду.
– Каждый год слабакам и скучающим даётся месяц на то, чтобы самому или на дуэли пресечь свою жизнь! – приподнимается в своём кресле Вааразариз и расправляет плечи.
– Я не говорил, что хочу умереть, – Санаду облокачивается на подлокотник. – Да и развлечений мне пока хватает.
– Ну да, вот со связью с этой теперь развлекаешься.
– И это тоже, – грустно произносит Санаду.
Ждёт продолжения выволочки. Но Вааразариз только вздыхает с сопением да отпивает из кубка.
Дав ему поразмыслить и, как Санаду предполагает, мысленно его отругать, он спрашивает:
– Мне теперь от Мары бегать, пока связь сама не истончиться или есть способы защититься от этого воздействия?
– Ну ты же так хотел связи, чего не радуешься-то? – хмыкает Вааразариз и снова отпивает из кубка.
– Да как-то не хочется попасть на крючок к Неспящим.
– Мда, – Вааразариз скептически его оглядывает. – Не будь ты архивампиром и главой кантона, это было бы даже забавно.
– Так способ есть? Ты старше всех, в твои времена о связи знали больше?
У Санаду даже сердце замирает – так он хочет и боится ответа на свой вопрос.
Ещё раз оглядев его, покачав головой, Вааразариз немного обмякает в кресле, покачивает кубок.
– Помнишь ту девушку, Никалаэду, которую мы с тобой обратили?
Санаду исподволь косится на Вааразариза: как можно забыть о событиях этого года? Или это фигура речи? Или у Вааразариза уже плохо с памятью, и события путаются?
– Помню, – отвечает Санаду.
– Пей её кровь каждый день. Совсем чуть-чуть, буквально пару капель. Это помешает формированию связи при встрече с Марабелл.
– Но так я буду связываться с Никой, острее её чувствовать. И я этого не хочу.
– Её обращал не только ты, моя кровь в ней замедлит процесс связывания. К тому же я не предлагаю доводить дело до конца. Но пока ты пьёшь её кровь или кровь любой другой обращённой тобой девушки, третья фаза связи с Марабелл не сможет завершиться.
– А Мара это почувствует?
– Всё зависит от её осведомлённости о нюансах связи. Если не знает наверняка, отсутствие признаков вашей фазы может посчитать следствием долгой разлуки. Но я бы на твоём месте постарался просто с ней не встречаться. Мы не знаем глав ордена Неспящих, среди них может оказаться вампир более древний и информированный, чем я. У них о связи может быть больше сведений, чем даже у меня.
– Получается, и на третьем этапе ещё можно начать формирование другой связи?
Вааразариз медленно поворачивает к нему голову:
