Широко распахнувшиеся глаза Ники даже от слёз просыхают.
– М-м-мести? Он же, он же менталист! Всё узнает и такое устроит! И он мой наставник, имеет право наказывать. И ещё он меня обращал, он принял за меня ответственность. – Ника понуро опускает голову. – Я не могу ему мстить. Никак. Даже если очень захочу…
– А у меня щит ваш абсолютный, я могу, так что если придумаешь не самоубийственные варианты – можешь обращаться.
У Ники становится такое лицо… и надежда, и мечта. Чувствую себя демоном искусителем. Но она мотает головой и опускает взгляд:
– Он узнает, это же Санаду, и будет только хуже. И мне, и тебе.
– Да ладно, – отмахиваюсь я. – Я здесь на довольствии, выгнать не могут, что он мне такого страшного сделает?
– Язвительный он очень, а границу не всегда видит, – абсолютно серьёзна Ника. – Кого хочешь доведёт.
– В эту игру можно играть вдвоём. – Пожимаю плечами и улыбаюсь: Марк Аврелий засёк припрятанный под моей пяткой орех и теперь, щекоча босую ногу хвостом, вытаскивает добычу. – Санаду ведь не женат?
– Нет.
– Вдовец? – уточняю на всякий случай, чтобы не проехаться по совсем больному, я же не отмороженная.
– Нет.
Марк Аврелий, вырвав орех, уносится под кровать Ники, где формирует дополнительную заначку. Я же выясняю информацию по будущему противнику:
– Есть у Санаду какие-нибудь особенности, которые можно высмеять?
Опять Ника смотрит на меня округлившимися глазами. У них тут на Санаду совсем управы нет? Или причина в том, что он её в вампира обратил? Имеет над ней особую власть, поэтому Ника в принципе ответить не может? Тогда он даже не фермерский козерог, а хуже.
– Ну… – Ника задумывается ненадолго. – Даже не знаю. Санаду всё время от дел отлынивает, на помощника их сваливает. Всех высмеивает. Особенно любовные отношения. И хотя он часто говорит, что сам обо всём догадывается по выражениям лиц, подозреваю, он заглядывает в память больше, чем разрешено правилами, – последнее Ника произносит совсем тихо, потупив взор. – Но даже если так, доказать это не получится: следов не оставляет. Нам ни разу не удалось засечь их, кроме случаев, когда он воздействовал и считывал специально показательно в рамках объяснения темы или практики.
– Мда, не густо.
Зевок у меня получается такой, что чуть челюсть не выворачивает.
– Тарелку заколдуй, чтобы не испортилось, – киваю я на остатки пирожков и допиваю чай. – Ладно, завтра подумаем, может, что и сообразим. Мстя наша будет страшна и всё такое. А сейчас – спать.
Зевая, прохожу в ванную комнату. К счастью, тут нет средневековой романтики, а есть унитаз и водопровод, и Ника делится банно-ванными принадлежностями (правда, это серия для вампиров, но на раз сойдёт) и даже просторной для меня сорочкой.
Тут комфортнее, чем в прежнем общежитии, уютно. Как-то нормально всё. Нет ощущения, что меня украли и держат здесь насильно.
Когда выхожу с намотанным на голову полотенцем, свет притушен, а ожидающая своей очереди Ника роняет слёзы на письмо.
– От Вали? – уточняю сонно.
– Угу, – вздыхает Ника и суёт письмо под подушку.
– Приедет, не переживай, – откидываю покрывало и, наконец, укладываюсь. Под подушкой тихо скрипят орехи, топорщатся кучками, несколько выдавливаются наружу. – Ну, Марк Аврелий…
Шур-шур – и Марк Аврелий предстаёт передо мной, как лист перед травой. Смотрит сурово, подпихивает вылезшие из заначки орехи обратно.
– Я спать хочу! – пытаюсь утащить подушку, оставив орехи без прикрытия, но Марк Аврелий поднимает такой писк, что… – Ладно, ладно.
Отдаю ему подушку, а сама, откатываясь и прижимаясь спиной к стене, подтягиваю край одеяла под щёку. Наблюдаю, как Марк Аврелий деловито утрамбовывает орехи под подушку. И хотя рыже-серый хвостик возмущённо дёргается туда-сюда практически у моего носа, деятельность сопровождается сопением и попискиванием, а Ника поднимается, чтобы отправиться в ванную, на меня расслабляющей, оглушающей волной накатывает дрёма.
И хорошо: утро вечера мудренее.
***
Проснувшись, не сразу открываю глаза. Вспоминаю всё случившееся с некоторой долей недоверия: иногда сны бывают удивительно реалистичными. Но даже самый яркий сон быстро угасает в памяти, а разговор с Санаду в пещере, Ника, Академия, весёлые оборотни, нервный Алоиз и некроманты, как и девчонки-менталистки, из моей памяти выветриваться не спешат.
Открываю глаза: светло. На краю постели сидят два Марка Аврелия и смотрят на меня. Синхронно склоняют мордочки набок и дёргают хвостом. Один словно отражение другого.
Договорилась Яслена о копиях белочек, теперь у меня галлюцинации. Похоже, у нашей семьи наследственно нежная психика, раз одинаково ломается и от отказа от обучения магии, и от согласия учиться.
Зажмуриваюсь.
Снова открываю глаза: Марк Аврелий сидит передо мной, склонив голову набок и подёргивая хвостом.
Одна штука.
Интересно, как тут с психиатрией дело обстоит? Есть для лечения галлюцинаций местная версия галоперидола?
Ладно, как-нибудь разберусь.
Потянувшись, сажусь на кровати и, пытаясь пригладить торчащие во все стороны волосы, оглядываю комнату: роскошно здесь, несмотря на тесноту.
На обеденном столе за софой – тарелка с кашей и блюдце с бутербродом. Золотой чайник, чашка. И записка.
Паркет очень приятен к босым ногам, чувствуется в нём живая сила, в отличие от всяких ламинатов.
Чашка с налитым чаем горячая, как и каша. Масло и сыр на бутерброде ничуть не заветрились. Но начинаю я с записки.
«Я на занятиях. Твоя группа ещё не сформирована, когда лекции начнутся – не знаю.
Тебе надо сходить на склад (это такое одноэтажное здание возле первой развилки аллеи) за одеждой и к казначею за деньгами. Тебе прикажут все вещи уничтожить, пакет для уничтожения уже лежит на корзине для белья в ванной. Но скажу по секрету: нижнее бельё можешь оставить, его как раз вносят в реестр разрешённого импорта.
