Что ж, принимаю букет. Осторожно, чтобы не испачкаться.
– Может, у тебя какие фантазии о преподавателях есть? – вдруг снова настораживается Санаду и щёлкает пальцами, будто пытаясь вспомнить слово. – Еро… эро… Соблазнить там мечтаешь…
– А у вас о студентках есть фантазии? Соблазнить мечтаете? Мне всё больше кажется, что есть.
Санаду вскидывает палец, приоткрывает рот для ответа, но пошатывается, его взгляд соскальзывает вниз, а там Марк Аврелий стоит между моих ног на задних лапах, упираясь хвостом в пол.
– Сколько же здесь рыжих! – Санаду отступает. – Пойду от греха подальше… дела у нас там с котом. На целый ящик.
На пороге он разворачивается и почти жалобно просит:
– Может, вы все перекраситесь, а? Не уверен, что это поможет, но вдруг… – Санаду прикрывает глаза и, похоже, пытается сосредоточиться. – Ладно, пойду.
Он отступает в коридор. Картинно взмахивает руками. Окутывается дымом. Кашляет. И с хлопком исчезает.
На этот раз даже не проверяю, есть свидетели или нет, просто подбираю с пола цветы и закрываю дверь. Оглядываю букет. Симпатичный, только цветы помяты сильно и корешки эти – варварски их выдирали, очень варварски.
Разворачиваюсь к Нике попросить вазу, а она смотрит на меня такими глазами… круглыми.
– Ничего я с ним не делала, – предупреждаю сразу. – Честно. Это он сам такой… бракованный. Лучше скажи, что всё это значило.
– Это ты меня спрашиваешь? Он утром был норм… э-э… – По щекам Ники разливается бледный вампирский румянец, и она отводит глаза.
– Давай-давай, рассказывай. – Присаживаюсь перед Марком Аврелием, даю понюхать цветы.
– Ну, невеста у него была рыжая, разошлись они нехорошо. Теперь у него пунктик, он постоянно высмеивает любовные дела и жалуется на рыжих. Ты не переживай, – Ника ненатурально улыбается и машет рукой. – Он всем рыжим студенткам перекраситься предлагал. Кажется, шутил, но некоторые действительно перекрасились. Это… ну… В общем, не обращай внимания.
Смотрю на цветы в своих руках (Марк Аврелий перебирает лапками лепестки и принюхивается), оглядываюсь на комочки земли у двери, на саму дверь, снова поворачиваюсь к Нике, чтобы отметить:
– Трудно не обращать внимания, когда пьяный преподаватель заявляется к тебе с цветами и спрашивает, не желаешь ли ты его соблазнить.
– Ну, не будет же он каждый раз это спрашивать, – пожимает плечами Ника. – А один раз – ничего страшного. Не обращай внимания.
Мне бы её уверенность! Санаду ведь каждую встречу о браке и отношениях заговаривает.
Да и Ника ведёт себя странно: этот её румянец, убегающий взгляд, улыбка неестественная, попытки отмахнуться и спустить тему на тормоза.
Под возмущённый писк Марка Аврелия я поднимаюсь и направляюсь в ванную. Конечно, маленькие лапки сразу цепляются за штанину, я до двери дойти не успеваю, как Марк Аврелий взбирается на меня и, скатившись по руке, зарывается в цветы.
Открываю ванную.
На раковине, вытянувшись по струнке и заглядывая в зеркало, стоит ещё один Марк Аврелий. Оглядывается недовольно.
– Ну, здравствуй, глюк, – приветствую его я, мысленно начиная прощаться со своей крышей: не выдерживает она стресса. – Ника, а у нас сколько белок в комнате живёт?
– Одна! – отвечает Ника. – А что?
– А копии белки могут волшебным образом появиться? Или мой Марк Аврелий раздваиваться?
– Нет.
Но вот же копия сидит и смотрит на меня чёрными бусинками глаз.
Зажмуриваюсь. Вздыхаю и открываю глаза. Захожу в пустую ванную комнату.
Укладываю цветы в раковину вместе с Марком Аврелием и выхожу. Демонстративно ставлю на плиту чайник. Достаю пирожки. Ника только тяжко вздыхает.
А я завариваю чай, разливаю в две чашки. Переставляю их на стол, ставлю пирожки посередине и сажусь.
– Санаду посадил тебя на диету жестоко и бессердечно, – похоронным тоном напоминаю я. – Отомсти ему: расскажи мне всё.
***
Тем временем в посольском особняке по коридорам разносится странный глухой стук.
Бам-Бам-Бам!
Звук проникает в кабинет, где мордой на столе полулежит Шаантарэн. Его чуткие уши вздрагивают в такт непонятному шуму. Наконец, Шаантарэн открывает пронзительные чёрные глаза и прислушивается осознанно.
Оглядывает выставленные на пустых книжных полках отработанные бутылки драконьего огненного. Много бутылок – содержимое трёх ящиков как-никак.
С сомнением смотрит на доставленный из Старой столицы ещё непочатый ящик того же самого.
Бам-Бам-Бам – продолжается непонятный стук.
Путаясь в лапах, Шаантарэн сползает с кресла и по старой, ещё с бытности мелким котом, привычке идёт на четырёх лапах, парой средних удерживая себя от падения.
Выглядывает в коридор.
Санаду стоит у стены и мерно стучится о неё головой.
Бам-Бам-Бам.
– Вампирский лоб очень крепкий, – садится на пол Шаантарэн. – Так что стену ты при должном усердии пробьёшь. Но оно тебе надо?
– Она не просто рыжая, – шепчет Санаду. – Она та самая рыжая, из-за которой точно будут неприятности. Почему именно сейчас?
Сейчас, когда он своей кровью чувствует – Мара опять где-то рядом.
– Да ладно, не обращай внимания, – отмахивается верхними лапами Шаантарэн. – Нормально всё будет.
«Да как будет нормально, если оно уже сейчас ненормально?» – этот крик души остаётся невысказанным.
Санаду не настолько искренний, как кажется по его речам: самое главное и болезненное он всегда скрывает. Потому что не доверяет никому.
***
Тук-тук-тук… Тук-тук-тук…
Разлепляю веки.
Шикарная комната никуда не делась.
Марк Аврелий ворочается на подушке, задевая лапками чувствительную кожу за ухом.
Ники не видно. После разговора с ней я долго ворочалась в постели и, похоже, проспала её уход.
