– Что такое? – из-за угла в противоположном конце коридора выходит старичок в строгом сером костюме.
Сквозь клубы дыма его плоховато видно. Надеюсь, и меня он разглядеть не может. Следом за ним в коридоре появляется громадный лысый дед с длинной косой-бородой.
– Что вы творите с моей Академией? – рыкает бородатый дед.
– Упс! – Санаду хватает меня за руку. – Бежим!
Пискнуть не успеваю – как он разворачивает меня и припускает прочь. Санаду слишком сильный, его не остановить, приходится резво перебирать ногами, чтобы не клюкнуться носом и не рухнуть безвольным грузом.
– Санаду! Что ты опять устроил?! – рык переходит в бешеный рёв.
Санаду ускоряется. Споткнувшись, падаю, но он успевает подхватить за талию и прижать меня к себе. Маневр отвлекает его от баночек, одна задевает стену. Разлетается, осыпая всё чёрным порошком.
Стена дыма отгораживает нас от ругающих Бездну преследователей.
– Музычки не хватает, – замечает Санаду, резво неся меня по коридору.
– Санаду, вернись! – рычит бородач.
– Да-да, уже бегу! – со смехом соглашается Санаду и бежит, только в другую сторону.
Вместе со мной под мышкой.
Хмыкая и хихикая.
По лестницам. Коридорам. И снова лестницам. Причём явно не ставит цель убежать совсем – кружит по этому действительно запутанному зданию, в котором, похоже, как-то искривлено и увеличено пространство – слишком уж много лестниц и коридоров.
Преследователь у нас упорный – бежит и бежит.
– Санаду! Нам надо поговорить! – рычит дед. – Санаду, ты обещал, что в Академии всё будет хорошо!
– А разве плохо? – через плечо уточняет Санаду. – Отлично же!
– Р-р-р!
К счастью, теперь он за банками следит, иначе, думаю, здесь появилось бы не одно новое облако вони.
***
Никаких криков и топота… уже минут пять. Я почти привыкла к тому, что меня тащат под мышкой – Санаду умудряется делать это почти нежно, но всё равно приходится слишком напрягаться, чтобы ноги не волочились по полу.
Санаду неторопливо замедляет ход. То и дело фыркает, не в силах сдержать смех.
Наконец, останавливается в пустом коридоре. Ставит меня на пол и отступает. Я резко разворачиваюсь, собираясь отругать за это безумие, но Санаду разражается таким искренним смехом, таким чистым, сипловато-низким, заразительным, что я сжимаю губы.
Санаду почти складывает пополам от хохота, корона съезжает на бок, глаза блестят, длинные чёрные ресницы липнут друг к другу от проступивших слёз.
Привалившись спиной к стене, Санаду прижимает ладонь к животу, словно проверяет сокращающиеся мышцы, и продолжает смеяться. Мотает головой, смеётся, пытается сдержаться, снова качает головой из стороны в сторону.
Что-то странное есть в этом смехе.
Я складываю руки на груди. Смотрю строго. Но это Санаду ещё больше веселит.
В первую очередь смех уходит из его чёрных глаз: взгляд становится сосредоточенным, словно Санаду оценивает своё состояние, прислушивается к смеху, постепенно теряющему силу и искренность.
Паузы между смешками всё увеличиваются, сами они получаются всё тише и тише…
– Не помню, когда последний раз так смеялся, – с затаённой грустью признаётся Санаду и качает головой, ещё несколько раз подхихикивает, смотрит на меня сверху вниз как-то устало-удовлетворённо. Улыбается загадочно.
Мне интересно, кто тот старик с бородой, будут ли для меня негативные последствия из-за запахов в административном здании, но самое главное:
– Где Марк Аврелий?!
Ещё несколько раз коротко посмеявшись, словно додавливая скопившийся внутри смех, Санаду опять смотрит на меня с этой странной удовлетворённостью:
– Так почему не Марк Антоний?
Ответить бы резко, издёвкой, но Марк Аврелий у него… Облизнув губы, отвожу взгляд от его полуприкрытых ресниц и мирно произношу:
– Это было бы слишком предсказуемо.
– А Марк Аврелий – это за сходство с Марком Антонием или вы восхищаетесь идеями стоиков, к которым относился Марк Аврелий?
– Мне нравятся идеи стоиков, – по-прежнему мирно признаюсь я и, расцепив сложенные на груди руки, опускаю их вниз. – Не беспокоиться о том, что не можешь изменить очень разумно.
– Ладно, рыжее чудовище, пошли! – Санаду отталкивается от стены, и прежде, чем я успеваю ответить, обхватывает меня за плечи. – Не зря я говорю, что рыжие приносят неприятности: вот ты мне уже и кабинет разгромила!
– А вы пробовали рыжих не трогать? Для разнообразия? – интересуюсь я как можно ровнее: неужели он без боя отдаст Марка Аврелия?
– Так вы сами приходите! – карикатурно округляет глаза Санаду.
Нас опутывает серая дымка. Рывок – и Санаду крепче обхватывает мои плечи, не давая упасть после внезапного перемещения к двустворчатым резным дверям с медными ручками-драконами.
– Да-да, не виноватая, он сам пришёл, – ворчу я.
– Совершенно верно, – соглашается Санаду и взмахивает рукой.
Створки распахиваются, я бросаюсь внутрь, собираясь скорее подхватить Марка Аврелия и смотаться, но застываю на пороге.
В кабинете Санаду словно ураган прошёл: опрокинуты шкафы, вывернуты ящики стола, бумаги разбросаны всюду, измяты и порваны.
Марка Аврелия среди этого бардака не видно.
________________
* Перевод припева песни Scissor Sisters «I Can't Decide» выполнен заклинанием понимания, разработанным профессором Эзалоном.
Глава 28
– Он был здесь, – предвосхищает Санаду мой вопрос и, когда я разворачиваюсь к нему, вскидывает руки, баночки звякают на связке. – Я правда оставил его здесь, никаких шуток. И кабинет закрыл.
– Закрыл, но не запер. Марк Аврелий… – под моими туфлями скрипят осколки бокалов, шелестит бумага, а я оглядываю погромленную мебель. – Марк Аврелий, ко мне…
Цокаю языком, изображая беличий призыв, но и это не срабатывает.
Разворачиваюсь к Санаду – и врезаюсь в него. Кончик носа задевает чёрный шёлк галстука, я отшатываюсь, и Санаду вновь ловит меня за талию.
– Осторожнее, не делайте таких резких движений, – улыбается он.
Ни один осколок не скрипнул под его ботинками, а у меня теперь сердце из груди выскакивает.
– А вы не ходите бесшумно! Злостный похититель белок! Где мой Марк Аврелий?
– Я правда не знаю, – Санаду, убедившись, что я стою ровно, убирает руку с моей талии и оглядывается по сторонам. – Я, конечно, думал, что мне стоит провести генеральную разборку, но представлял это в каком-то ином формате… и тут контрольные менталистов… лежали.
