Выглядываю на улицу.
Рогатые куколки упорно пытаются друг друга забодать. Присевший на корточки Фидис что-то втолковывает приятелям.
Наблюдающий за ними Санаду покачивает головой и иногда дёргает рукой – похоже, высказывается по поводу всяких рогатых. Рядом с ним то и дело меняет силуэт чёрная, будто из нитей сотканная хрень – то самое красноглазое нечто, в которое превращается местный благообразный дедуля.
Жестикуляцию Санаду прерывает подлетевший к нему самолётик. Белая юркая бумажка врезается в сердце и падает на подставленную ладонь. Продолжая что-то говорить чудовищному старичку, Санаду склоняет голову, чтобы прочитать послание. Кажется, вздрагивает – но не уверена: расстояние слишком велико. А вот спина точно становится прямее и из плеч исчезает подвижность. Санаду отступает на полшага, и это больше похоже на попытку сохранить равновесие на ослабевших ногах.
Похоже, новости плохие.
Даже старичок стягивает нити и обращается к Санаду, но тот мотает головой, и записка в его руке осыпается серым пеплом.
Моё сердце делает нервный скачок, холодеет. Не могу похвастаться великой интуицией (скорее всего, из-за моего непроницаемого щита), но порой жестикуляция и мимика окружающих однозначно считывается как предвестие беды, и становится не по себе, даже если к тебе эта проблема отношения не имеет.
Заметив, что Санаду поворачивает голову к административному корпусу, я резко, даже не задумываясь, отскакиваю от окна и разворачиваюсь к двери. Сердце вновь раздражающе дёргается.
Ну какое мне дело до проблем Санаду? Никакого.
Снова оглядываю опрокинутые массивные шкафы и антикварного вида стол в вывернутыми ящиками.
Не мог Марк Аврелий устроить такой страшный бардак: тут явно действовал кто-то более крупный.
Подняв кресло Санаду с пола, я устраиваюсь на кожаном сидении. Дрогнув, кресло меняет форму, подстраиваясь чётко под моё тело. Уютно просто фантастически. Хочу такое же! Может, спереть под шумок в качестве оплаты за уборку?
Снова оглядываюсь.
Оспаривать наказание до последнего или нет? Сколько ни прислушиваюсь к себе, особого протеста против уборки не ощущаю. Мне скорее… любопытно: поближе разглядеть вещи, которыми пользуются местные, документы, книги. Соприкоснуться, так сказать, с местной жизнью. Тем более, именно этот кабинет кажется полностью аутентичным.
А изучить обиталище древнего вампира, посмотреть, какие вещи он собирает, что хранит – разве это не интересно?
Интересно.
И среди вещей можно отыскать что-нибудь важное.
Глава 37
Итак, я на территории Санаду, и эта территория расскажет о нём больше, чем тысячи слов.
С уборкой решаю просто: книги по ходу своего движения собирать в стопки, рваные бумажки складывать в углу, а мелочи – на столе.
Его массивные ящики с резными панелями и изящно отделанными ручками-драконами тяжеленные. Оттаскивая их на место, ворчу:
– Марк Аврелий такое бы не закинул далеко! Это и дураку понятно, просто кто-то вредный-бледный подрядил меня на уборку.
Ну а дальше собираю изящные и дорогие на вид письменные принадлежности, блокноты с абстрактными узорами (кое-кому вредному нужно закупить раскраски-антистресс).
Среди бумаг валяется старенький калейдоскоп. Я заглядываю в стёклышко на просвет: работает. Считается, что его узоры всегда уникальны, но это актуально для человеческой жизни – времени не хватит прокрутить столько раз, чтобы увидеть повторение. А к архивампиру это относится?
Складываю в большую кучу кроссворды, головоломки из металла и дерева, шахматы, карты и кубик Рубика (не собранный).
Удивляет многочисленность всяких бусин и камушков. Сувениры из мест путешествий?
Странными тёплыми кристаллами набиваю целый ящик. Деньги отправляю в соседний (не грабители здесь работали – они бы такую горку золота и серебра не оставили).
Книжные интересы у Санаду разнообразнейшие: художественная литература, алхимия, мемуары, математика (в том числе задачники, набитые листами с решениями примеров), магическая наука, история Эёрана и других миров. Много стихов о природе. И совсем маленький, затёртый – сильно затёртый прикосновениями – томик баллад о любви. Его я забрасываю за шкаф – что-то мне подсказывает, что Санаду этой зачитанной книжечки устыдится.
Как и я, он делает пометки на страницах. Некоторые надписи за давностью лет почти выцвели. Порой это отсылки к другим книгам или данным. Иногда всякие «опровергнуто», «доказано иное, см…», «подтверждено», «обратить внимание».
Всё это рассказывает о его характере, надо лишь верно интерпретировать.
Возможно, я иду на поводу у шаблонов, но яркие, притягивающие взгляд вещицы, слишком разнообразные интересы в чтении, головоломки, исчёрканные листы блокнотов кажутся мне отчаянной попыткой Санаду себя занять.
Последний ящик стола нахожу не сразу: слишком завален книгами. Он перевёрнут вверх дном. Сначала складываю книги в стопку, затем берусь за ручку и дёргаю вверх. Из ящика вываливаются папки.
Рыться в документах я не собираюсь, так, если только мельком глянуть, и пока встречались лишь финансовые расчёты, характеристики студентов, записи о лекциях. Сейчас я бы тоже лишь поверхностно скользнула взглядом, но слово «иномиряне» заставляет сосредоточиться.
«Иномиряне, отказавшиеся от обучения, №197»
Лишь прочитав название несколько раз, осознаю, что сжимающие ручку пальцы дрожат от напряжения. Опустив ящик на пол, беру папку.
Листаю, скользя взглядом по протоколам с незнакомыми именами, пока среди относящихся к «Терре» не нахожу знакомое. И протокол заполнен знакомым по книгам почерком.
«Мир: Терра (непризнанный)
Пол: ж
Имя: Алевтина Пропадалова
Возраст: 18 лет
Прибытие: стандартное, через манок при схождении миров
Обучение: отказалась
Магия: отказалась, стандартный протокол
Отказ прошёл без осложнений, последствий для здоровья не зафиксировано
Направление: поселение Отверженных
Куратор прибытия: Санаду Лофтийский».
На этом же листе, ниже, заполнен протокол возврата.
«Имя: Алевтина Пропадалова
Возраст: 22 года
Проявления источника: не фиксируются
Память: стёрта дежурным менталистом Д. Адисом
Отбытие: стандартное, через манок при схождении миров
Возврат прошёл без осложнений.
