Дожила: с пустой комнатой разговариваю.
Марк Аврелий, дёрнув хвостом, выбирается из моих рук и спрыгивает на пол. Деловито оглядывается и принимается за ревизию запасов. А я захожу в комнату:
– Ну что ж, давай жить дружно, – предлагаю неведомому (и, возможно, не существующему) соседу и закрываю за собой дверь. – Если захочешь поболтать – обращайся.
Вновь оглядываю комнату, но не вижу явных следов постороннего вмешательства.
Прохожу к постели и падаю на расшитое бисером покрывало. Разглядываю на полог.
После восстанавливающего зелья у меня слишком много энергии, чтобы отдыхать. Поэтому прохожусь по комнате и устраиваюсь за стол.
Буду учиться телекинезу – он такие невероятные возможности даёт! Просто неописуемые!
Единственное, что мешает сосредоточиться на деле – воспоминания.
Как ни стараюсь концентрироваться на собственной силе и обрывке бумажки, который я должна толкнуть невидимыми щупальцами, мысли возвращаются к танцу с Санаду, к нашему головокружительному бегу через город.
Это было потрясающе! Незабываемо! Слишком волнующе!
Об этом невозможно не думать, потому что хочется снова и снова переживать самые восхитительные моменты.
***
Санаду телепортируется туда, где его искать не догадаются – в собственный дворец: все же знают, что ему там скучно и слишком много сенешаля.
В тайную уютную комнату на вершине самой высокой башни – в это царство односторонних окон по периметру шестигранного пространства, сейчас пронизанных насыщенно-золотым солнечным светом. Обитель шёлковых пёстрых обоев, стеллажей с изящными вещичками и запасами драконьего огненного, расписными ширмами, столиком и уютным креслом, со стопками книг, со сваленными в углу музыкальными инструментами и плотными листами с карандашами и красками, которые Санаду не хватило терпения освоить: если музыкальные инструменты благодаря чувству ритма и упорству со временем даются, то к живописи и графике подобрать ключик пока не удаётся.
Зажмурившись, Санаду ничком валится на шёлковое покрывало кровати, в россыпь подушек под тёмным пологом с вышитыми звёздами. Тяжко вздыхает и загребает подушки руками, накрывая голову. Драконье огненное ещё пылает в его мозгу, не давая толком сосредоточиться, смешивая мысли и образы. Позволяя не ужасаться тому, что он едва не столкнулся с Марой.
Разминулся с ней буквально на несколько сотен метров.
Ускользнул.
Успел.
И насыщенный магией алкоголь снова помогает пригасить влияние крови Мары. Это пламенное персональное спасение. Яд против яда.
Спрятавшись под подушками, Санаду вновь проваливается в сон. Он не шевелится и почти не дышит. Единственное очевидное движение здесь – перемещение теней от простенков между окнами. Насыщенно-золотой свет солнца тускнеет, перерождаясь в алый.
И только когда алый сменяется багрянцем с фиолетовым оттенком, Санаду распахивает глаза. С минуту лежит, восстанавливая в памяти события дня. И хмыкает, признавая, что неплохо повеселился. Даже отлично повеселился, всё портит только появление Мары, нарушившей его восстановительный сон.
Вздохнув, он садится на кровати и сосредотачивает взгляд на валяющихся в углу листах бумаги. Но мысли его далеко.
Теперь Санаду уверен, что Мара намерена обязательно с ним пообщаться. Такое и раньше случалось, но подобную настойчивость она проявляла лишь первые четыре года после его возвращения с Земли.
Он бы и рад решить, что она одумалась, но появилась Мара после того, как архивампиры выяснили место захоронения вампирского бога Нергала. Хотя Санаду место могилы как раз не знает – специально избегал этой информации (и это было чудовищно сложно!), чтобы не выдать её, если вдруг попадётся Маре.
Но как бы то ни было, Санаду понимает: нельзя позволять Маре ошиваться вокруг Академии. Поэтому сейчас и думает, кому из архивампиров сообщить, что она настойчиво ищет встречи.
Танарэса Санаду из кандидатов вычёркивает однозначно: после участия в массовой резне (и странное поведение в таверне доказывает, что это не прошло бесследно) велик риск, что он ищет Мару для пыток. Да и до суда, попав к нему, Мара может не дожить.
Изрель – союзник, но можно ли давать ей в руки ещё один рычаг давления сейчас? Санаду не может игнорировать возвращение шестого архивампира (в то время как их всегда было пять – по числу кантонов) и возникающие из-за этого политические сложности.
Обратиться к Алиастису – то же самое, что пойти прямо к Келтару, только разговор обойдётся без оскорбительных замечаний и поминаний прошлого.
А идти к Келтару Санаду не хочет, хотя тот, скорее всего, всё сделает по закону. Но судить Мару будет достаточно публично, чтобы сделать процесс унизительным для всех его участников.
Обращаться к шестому архивампиру бессмысленно: у него нет доступа к ресурсам своего бывшего кантона.
А ресурсы собственного кантона Санаду привлекать не хочет, потому что если Мару поймают его вампиры, судить её придётся ему.
– Хоть к драконам обращайся, – вздыхает Санаду и оглядывает свои белеющие в густом сумраке руки.
Но и драконы не вариант: Мара знает секреты вампирской крови. Те самые, которые ни в коем случае нельзя открывать другим расам.
Облокотившись на колени, Санаду прячет лицо в ладонях… зарывается пальцами в волосы.
Тяжесть в груди мешает ему дышать. Удушье нарастает, и Санаду нервно развязывает галстук, расстёгивает воротник рубашки. Стремительно подходит к окну и распахивает раму. Судорожно втягивает прохладный ночной воздух.
Его дворец-замок тонет в надвигающейся тьме, но окружающий каменное возвышение столичный город полыхает уличными огнями и светом многочисленных окон, искорками гирлянд в кронах деревьев.
Разглядывая извивы улиц с бисеринками сияющих огней, текущие по ним повозки и толпы прохожих, исполинские кроны, напоминающие о величии леса, отнятого эльфами в кровопролитной войне, Санаду прижимается лбом к раме и тяжело вздыхает.
Меньше всего на свете Санаду хочет видеть архивампиров, согласившихся принести жертвы Нергалу (его передёргивает при одной мысли о пролившихся тогда реках крови), но ответственность перед собственным кантоном заставляет действовать.
