– У меня острая душевная травма от переизбытка рыжих студентов. Нервы. Срочно требуется уединение, лечение тонкой душевной организации и прочие спасительные мероприятия.
– Санаду! – Эзалон вскидывает руки. – Мы только-только стали соректорами, нам нужно организовать работу Академии без Дегона, доказать свою состоятельность, как руководителей, с чем у нас сейчас явные проблемы. Мы тестируем обмен студентами. И ты хочешь сбежать, только потому, что тебе нравится студентка?
– Меня очень нервирует этот факт, – Санаду складывает руки на груди. – Настолько сильно, что я чувствую себя больным и нуждающимся в отпуске.
– Ты этого даже не замечал, пока я тебе не показал!
– Я увидел, ужаснулся и теперь хочу в отпуск. Ты сам в этом виноват.
– Санаду, ты подписал контракт. Влюблённость в студентку среди форс-мажорных обстоятельств не числится.
– Мда, это было моё упущение при составлении договора, – покаянно вздыхает Санаду и смотрит исподлобья. – Может, сойдёмся на пожертвовании, а? Я – деньги в фонд Академии, ты – подпись под согласием на отпуск.
– И что, ты собираешься избегать Академии, пока здесь учится Клеопатра?
Санаду пожимает плечами. Следующую фразу Эзалон сказать не успевает – через кристалл Академии им обоим приходит оповещение, и побледневший Санаду подскакивает, его скулы заостряются, а губы топорщат проступившие клыки.
– Ну, раз первый встал, тебе и идти разбираться, – не без злорадства произносит Эзалон, и в ответ на гневный взгляд Санаду только рукой ему машет: – Иди-иди.
Вокруг Санаду закручивается сероватая дымка, унося его из кабинета соректора в целительский корпус.
***
Целительница-дерево воспринимается нормально, а вот телепортировавшееся в этот грот с капающей водой и водопадиком дерево-Санаду так забавно хлопает большими чёрными глазами и шевелит кустами-бровями, что от смеха я чуть не вываливаюсь из пенька, в который меня уложила целительница.
– Что с ней? – от резкого голоса Санаду и зомби бы испугались, а мне смешно.
– Говорит, к ней пришла огромная белка, напоила чаем, – поясняет дубовая целительница. – И теперь я – дерево.
– Да? – выше взлетают брови-кусты Санаду. – Клео, вам разве не говорили, что нельзя принимать еду от незнакомых огромных белок?
– Не говорили, – фыркаю я. – И не учили, что нельзя разговаривать с незнакомыми вампирами и ходить с ними по тавернам.
– Какое упущение в технике безопасности, – дерево-Санаду присаживается на край моего пенька.
А я, приподнявшись, наклоняюсь к нему вплотную и тыкаю пальцем в бровь. На ощупь – куст кустом. Поглаживаю кору на щеке. Чёрные глаза распахиваются шире. Принюхиваюсь: кофе и можжевельник. Точно Санаду. Наверное. Поглаживаю его подбородок – ну в самом деле дерево, удивительная реалистичность! Ощупью пробираюсь ниже, тщательно, обследуя каждую выпуклость коры и округлость бревенчатого тела.
– Извините, что отвлекаю вас своими вопросами, – сипло произносит Санаду. – Но что вы делаете?
Глава 52
– Проверяю вашу кору, – выдыхает Клео.
Её глаза широко распахнуты, и зрачки пульсируют, словно от возбуждения. Такой соблазнительно расфокусированный взгляд… А тёплые пальчики продолжают обшаривать живот Санаду, задевают пояс брюк, сбивая с мысли. Ох уж эти пальчики! Их настырность и нежность, фривольность прикосновений – до мурашек, до бешеного стука сердца, до жаркой волны по телу.
– К-какую кору? – Санаду зажмуривается, чтобы не видеть приоткрытые губы и немного игривое выражение лица, но эти руки…
Санаду едва успевает подхватить их прежде, чем они хватают за совсем интимное место. Удерживает, хотя пальцы Клео протискиваются между его пальцами, пытаясь добраться до тела.
– Вашу, – выдыхает Клео. Выдыхает от напряжения борьбы, но получается так томно, что Санаду вынужден открыть глаза, чтобы напомнить себе: они в целительском корпусе.
И перед ним, между прочим, больная.
– У вас очаровательная кора, – уверяет Клео, – и дерево из вас получилось просто отличное. Такой могучий ствол…
Поперхнувшись, Санаду вглядывается в её восторженно лицо, пытаясь отыскать намёк на издёвку.
– Санаду, – целительница Клэренс уныло наблюдает за их борьбой, – похоже, в вас она тоже видит дерево.
– Да-да, я понял, – кивает Санаду, стараясь не смотреть на склонившуюся к нему Клео, потому что если на неё посмотреть – в поле зрения окажется и ложбинка между грудями.
Та самая, взгляд на которую этой ночью заставил Санаду выругаться и отказаться от идеи снять со спящей Клео платье.
«Хватит!» – он закидывает ногу на ногу, прикрываясь от безразличной к происходящему целительницы, и решительно сжимает запястья Клео, отодвигает её от себя.
– Вы точно дерево! – уверяет его Клео, сжигая странным рассеянно-чувственным взглядом. – Такое настоящее-настоящее.
– С корой и могучим стволом, да-да, я понял.
А ещё Санаду понимает, что начинает повторяться, и вылезает нервное «да-да», от которого, как он думал, избавился ещё пару сотен лет назад.
– Вы просто не понимаете, насколько реалистичны ощущения! – Клео наклоняется вперёд. – Я трогаю вас, а чувствую ствол. Большой толстый ствол.
«Отставить пошлые мысли».
Команда помогает плохо. Но удерживать Клео на расстоянии легко: разница в силе позволяет не беспокоиться о том, что она может внезапно вырваться и продолжить ощупывания, хотя Санаду, в общем-то, не против.
То есть он против, потому что здесь Клэренс, а так – в рамках эксперимента даже любопытно было бы узнать, насколько всеобъемлющие у Клео галлюцинации.
«Так, стоп!» – Санаду дёргает головой, пытаясь вернуть ясность мыслей:
– Подробности, пожалуйста.
– Студентка обратилась ко мне за помощью через браслет, – безжизненным голосом сообщает Клэренс.
– Большая белка заварила мне чай, – одновременно с ней начинает Клео.
И обе умолкают. Смотрят на Санаду. Сам Санаду думает о том, что в глазах Клео он сейчас дерево.
Настоящее дерево.
– Клеопатра, продолжайте, – просит он.
– Ну, оно было как белка, – продолжает Клео. – Большая, метра три, ушами в потолок упиралась. Оно завтракало. Я попросила заварить мне чай. Ну, оно и заварило. Исчезло. А потом, когда я выпила чай, всё вокруг стало цвести и обрастать ветками, листочками. Я хотела целительницу позвать, но подумала, что в комнате может быть опасно, и вышла. И на улице всё тоже цвело. Деревья выросли. А здания, наоборот, обветшали. И все остальные стали деревьями. А сейчас мы в миленьком гроте. И у вас кусты вместо бровей.
