Не слишком громко в сравнении с Дарионом. И глядя только на Танарэса. Но посетители срываются с мест. Вдребезги разлетаются витражи: некоторые пользуются окнами для скорейшего выхода. С улицы доносится тревожный вой, заглушает последние отголоски топота многочисленных ног.
Сквозняк проносится по этажу.
У меня всё внутри сжимается, руки подрагивают. И на помещение будто надвигается тьма, хотя огоньки свечей и факелы горят, даже вытягиваются выше. Краем глаза замечаю светлое пятно – это лицо Эдмунда. Вжимаясь в стену, он дрожит всем телом, по вискам стекают капельки пота.
– Танарэс, – Санаду говорит через силу, будто через титаническое напряжение. – Ты что творишь?
Танарэс дёргается, словно хочет, но не может подняться.
И тут до меня доходит: Санаду может держать его телекинезом. Он сам напряжён неимоверно, желваки ходят на лице. И если Танарэс равен ему по физической силе, страшно представить, сколько усилий вынужден прикладывать Санаду.
– А ты что творишь? – шипит Танарэс, прорезая когтями тёмный камень пола. – Как смеешь развлекаться, пока Мара на свободе!
Каменные плиты под ногами Санаду вдруг трескаются, разлетаются осколками. И он тут же оказывается передо мной, закрывая от каменных брызг собой. Осколки прорезают рукав его сюртука, но отскакивают от кожи.
И опять я прячусь за спиной Санаду.
Воздух сгущается, тяжелеет. Громко трещат факелы и свечи.
– Танарэс, Санаду, – Дарион говорит тем особым тоном для общения с психически нездоровыми. – Остановитесь, подумайте о последствиях.
От напряжения, кажется, воздух сейчас заискрит.
– Танарэс, мне теперь что, лечь и умереть? – раздражённо спрашивает Санаду.
– Ты не понимаешь! – срывается на крик Танарэс.
– У меня всю семью убили!
Непроизвольно опускаю взгляд и замираю, глядя на стиснутый кулак Санаду.
– Помните о последствиях, – повторяет Дарион, осторожно смещаясь в сторону.
Танарэс почти выплёвывает:
– Это было давно!
– И твоя потеря когда-нибудь станет давней!
– Я никогда не забуду!
– О, этот юношеский максимализм! – цедит Санаду с оттенком свойственной ему насмешливости.
– Заткнись!
– И при чём тут Клео, страдалец? – в голосе Санаду появляются рокочущие ноты, а руки больше не сжаты в кулаки: на пальцах сверкают острые когти. – Какой Бездны ты её хватаешь, если у тебя все мысли о том, как Маре голову открутить?
И тут мне снова хочется прыгнуть в окно: сейчас объяснение, что следить за Санаду ради поимки преступницы – это нормально, логично и общественно полезно, не кажется мне ни логичным, ни достаточным. Не когда вокруг осколки камней летают и вампир с претензиями буянит.
Что-то громко хрустит. Я осторожно, одним глазком, выглядываю из-за плеча Санаду: каменный пол вокруг Танарэса трескается и проминается, словно под давлением невидимого пресса, но Танарэс медленно поднимается. Безумный взгляд направлен на Санаду, улыбка искажает половину лица в жутком полуоскале.
Выпрямившись, Танарэс с видимым трудом задирает подбородок. В чёрных прядях его волос вспыхивают оранжевые искорки, словно в разворошённом костре. От его яростного взгляда на лицо Санаду меня окатывает холодом.
Сейчас Танарэс скажет. Просто из злости, из желания досадить скажет, что я передавала письма Мары.
Второй уголок губ Танарэса тоже растягивается, делая чудовищную улыбку полной.
– А она мне нравится! – дерзко заявляет Танарэс. – Хочу забрать её себе.
Глава 8
Что? От возмущения страх отступает, и я выкрикиваю:
– Протестую!
Санаду вскидывает передо мной когтистую руку, то ли закрывая, то ли не позволяя вылезти из-за его спины ещё больше. Но я и так не собираюсь!
– Ничего, скоро ты изменишь своё мнение, – усмехается Танарэс.
– Тебе лучше остановиться, – советует Санаду сквозь зубы. – Не забывай, где ты находишься.
Но Танарэс на него не смотрит, он смотрит на меня и улыбается чуть мягче:
– Моё предложение вполне законно. Зачем тебе торчать в этой жалкой драконьей Академии, если можно жить у меня? Возможно, выйти за меня замуж. Я назначу тебе очень хорошее содержание.
В его безумном взгляде промелькивает хитринка, которая… заставляет усомниться в том, что он настолько не в себе. Едва уловимое ощущение, что это всё может быть наиграно.
– Спасибо за щедрое предложение, – благодарю язвительно, – но я предпочитаю девушек. Они как-то… Привлекательнее, – нагло вру я. – И одеваются симпатичнее. И вообще я интересуюсь исключительно блондина-ками. Вот!
Ну а что ещё сказать? Отношений я ни с кем завести не успела, чтобы ими прикрываться, а тут вроде железная отмазка.
Или нет?
Дарион на меня оглядывается с удивлением, Эдмунд от стены таращит глаза. Даже Санаду чуть поворачивает голову, но тут же сосредотачивает внимание на Танарэсе.
– Она отказалась, – строго произносит Санаду. – Проваливай.
– А я хочу поухаживать, показать себя с лучшей стороны.
– Ты, кажется, не понял, – Санаду задвигает меня себе за спину. – Я требую, чтобы ты ушёл.
– Прямо требуешь?
– Да, требую.
– Уверен, что это хорошая идея?
– Получше, чем вызывать тебя на дуэль.
Эдмунд издаёт невнятный писк, а Дарион закрывает лицо волосатой ладонью с когтями:
– Думайте о последствиях, пожалуйста. Санаду, ты же взрослый!
– И мне этот факт начинает надоедать, – сердито отзывается Санаду. – Очень трудно сохранять благоразумие перед лицом такой вопиющей наглости!
– Я просто хочу поухаживать за девушкой, – упирается Танарэс. – Это не запрещено.
– Я против. Категорически! – повторяю я и потираю шею, но места его прикосновений не болят, словно Танарэс чётко контролировал прилагаемую силу.
– И я, – цедит Санаду, – тоже против этого.
– На каком основании? Только не говори, что на правах наставника, – Танарэс наигранно фыркает. – В обязанности наставников такое не входит.
Чего он добивается?
– На правах её… кавалера, – Санаду едва уловимо дёргается. – Клео встречается со мной.
На мгновение повисает тишина. Спасибо, конечно, Санаду за готовность назваться моим парнем ради моей защиты, но у меня возникает неприятное подозрение.
– Она предпочитает девушек, – лукаво напоминает Танарэс. – И блондинок. Извини, но ты на девушку не похож.
– Я был так неотразим, что для меня она сделала исключение. Да, Клео? – последнее Санаду говорит так строго, что это звучит «и только попробуй не согласиться – закопаю!»
