Это странное состояние. Приятное до щекотки внутри. И немного страшное из-за гудения пульса в висках и тяжести в руках и ногах, из-за вдруг предельно обострившихся ощущений кожи.
Не знаю, сколько времени я стою так, разглядывая… достоинство Санаду, но, кажется, довольно долго.
А потом я просто начинаю пятиться. До тех пор, пока не натыкаюсь на дверь. Невероятное напряжение требуется, чтобы сообразить нажать на ручку и понять, в какую сторону открывается створка.
К моменту, когда я выбираюсь в коридор, в предназначенной Санаду чашке не хватает около трети налитой порции, лицо моё всё ещё полыхает (и не только оно!), а потребность принять душ становится катастрофической. Я залпом осушаю свою чашку кофе. Залпом выпиваю порцию Санаду.
Это не слишком отвлекает от… полученных столь внезапно впечатлений, так что я отправляюсь в ванную.
Свою ванную.
Так определённо спокойнее.
***
Просыпается Санаду, тяжело – до хрипа – дыша, весь окутанный жаром. Он почти задыхается от сладости охвативших его видений, призрачного ощущения кудряшек Клео в своих пальцах, тепла её кожи, от кофейного привкуса её губ.
Он не двигается, вглядываясь в сумрак одним приоткрытым глазом, не желая окончательно из сна вырываться. Мечтая снова окунуться в него и понимая, что ничего не получится.
Когда дыхание возвращается в норму, Санаду неохотно приподнимается. Сладость вожделения ещё держит его в своих ласковых объятиях, но прекрасное видение развеивается. И Санаду укутывается одеялом, словно это способно защитить его от необходимости вставать и заняться делами.
Неприятными делами.
Воспоминание об этом выветривает остатки истомы, порождает ворчливо-гнетущее раздражение в глубине души.
Санаду садится на кровати. Одеяло сползает с него, напоминая о пропаже сорочек и пижам.
– Никакого покоя в собственном доме, – картинно бурчит Санаду, быстро поднимается и направляется в ванную.
В последний момент он тормозит и осторожно заглядывает внутрь, но там лишь темнота. А он не отказался бы застать там одну рыжую студентку, из-за которой его дом превращается в балаган, а вещи пропадают.
Точнее, исчезли только ночные принадлежности, что он обнаружил, собираясь ко сну. Главный подозреваемый – иномирная сущность. Но зачем пижамы и сорочки огромной белке? Неясно.
Правда, в доме был ещё и Шаантарэн, но он по комнатам не шастал, и потом не мог войти на территорию Академии из-за ликвидированного Санаду допуска. А у Валариона была возможность, но не хватило бы смелости для такой подлянки. Ника о таком и не подумала бы.
Так что определённо пакость устроила иномирная сущность. С какими-то неизвестными целями.
Рассуждение о пропаже ночной одежды помогают Санаду окончательно избавиться от всяких там желаний, и ванную комнату он покидает вполне бодрым. Взмахом руки заставляет портьеры разойтись и впустить в спальню солнечный свет.
Направляясь к выходу, Санаду думает о делах, поэтому не сразу замечает слабо различимые пятна на ковре. Он проходит мимо, и лишь у двери созревает осознание: что-то не так.
Санаду разворачивается и снова смотрит на пятна на ковре. Подходит ближе и даже присаживается. Улавливает тонкий кофейный оттенок и в задумчивости чешет затылок.
– Антоний, ты учудил?
Тихо…
– Или Клео? – совсем другим, мягким тоном произносит Санаду, чтобы был повод произнести её имя вслух, наполнить комнату иллюзией её присутствия.
А затем на него накатывает волна жара: что, если она видела его голым?
Это предположение неожиданно не только смущает Санаду, но и будоражит.
***
Нарнбурн бурлит. Возвращаются в заново отстроенные дома обитатели, прибывают в гости семьи студентов, а сами студенты выбираются на прогулки, из окружных поселений существа собираются на рынок с товарами и за ними.
А возле рынка бродячий цирк зазывает посетителей яркими красками, музыкой, призывными криками.
Санаду не знает, сколько он стоит там, глядя на пёстрый шатёр и разукрашенные кибитки, на фигуры в слишком сочных, притягивающих взгляд нарядах. И мурашки щекотными волнами пробегаются по его спине, рукам, занемевшим ногам.
Он не в силах оторваться, развернуться, уйти. Яркий флаг цирка колышется на ветру. Музыка с механическими нотами. Смех. Весёлый звон голосов. Рёв животных. Восхитительная мелодия аплодисментов. Запахи такие знакомые. Санаду кажется, что он застыл, не дышит, его сердце не бьётся. И в то же время кажется, что сердце стучит слишком быстро, а дыхание сбивается от чрезмерной частоты.
Эта магия сильнее настоящего волшебства. Сильнее воли Санаду и решения не посещать подобные места. Магия цирка его практически парализует.
Где-то на фоне Санаду помнит, что вышел в город в надежде выманить Мару и скорее разобраться с этим делом, но… его сердце, кажется, сейчас разорвётся.
Очередной взрыв аплодисментов перекрывает нервный гул, смешивающий все звуки в сознании Санаду в нервное месиво, и Санаду встряхивает головой.
«Какой Бездны?» – думает он.
– Какой Бездны? – через несколько мгновений вторят его губы.
И словно зачарованный, Санаду делает шаг с тротуара на дорогу.
Пересекает её, невольно, почти подсознательно заставляя всех расступаться. Он ледоколом рассекает шебутную, суетливую толпу. Идёт к мерцающему всеми цветами радуги входу в шатёр. Туда, где расхаживают на ходулях клоуны-зазывалы, где продают сладости и воду, сверкают чешуёй и цветными перьями экзотические, такие ужасные на вид, но безобидные животные, где шарманщик крутит ручку, добавляя к всеобщему шуму пронзительное треньканье. Акробатка в почти неприлично открытом костюме, изгибаясь, заступает дорогу Санаду, улыбается ярко накрашенными губами, но густо обведённые глаза не могут скрыть морщинок, тронувших её некогда юную кожу. Будто играючи женщина подставляет чашку с узорно начертанной ценой за вход.
– Не скупитесь, господин! – бодро произносит она.
И Санаду выгребает из кармана монеты – всё запасённое серебро, даже золото. Монеты сыплются, дополняют шум звоном о металлические стенки. А вторая акробатка уже открывает цветную, сверкающую палетками полу шатра, пропуская Санаду в разноцветное, немного душное пространство циркового шатра.
Туда, куда он не собирался больше заходить, чтобы не бередить воспоминания.
Словно в полузабытьи, Санаду поднимается по скрипучей лестнице на возвышение для задних сидений и падает на ближайшее.
На сцене клоуны гоняются друг за другом и поливают водой из брызгалок. Смеются дети. Цветными бабочками летают под куполом. Там готовятся к представлению акробаты и канатоходцы, а из-за цветастых кулис выглядывает ярко накрашенная женщина.
