Устроенный некромантками подкоп, вот что это!
И тоннель уводит прочь отсюда, по нему можно убежать – если удастся вырваться.
Я заглядываю в безумные глаза Санаду, стараясь не думать о его оскале, о том, что искажённые губы испачканы моей кровью, и она продолжает течь из шеи.
До сих пор не верится, что Санаду меня укусил, что он может меня убить.
Пальцы не хотят слушаться, но я тяну руку, и, наконец, накрываю рану на шее.
Даже так поверить в это трудно: слишком похоже на кошмар.
– Санаду, вы же взрослый, разумный, – хриплю я, – что бы это ни было, вы сможете сдержаться, вы же… вы же жили на Земле, как-то…
В его лице не отражается ни понимания, ни узнавания. Глаза похожи на стекляшки. Санаду не здесь, не со мной – он где-то внутри себя. Возможно, борется с этим непонятным голодом, а, возможно, мечтает меня съесть…
Земля вздрагивает, сыплется мелкая крошка, и Санаду сдвигается, закрывая меня от колючего каскада. Со скрипом и скрежетом ворочается что-то наверху – наверное, там пытаются раздвинуть плиты. Помочь мне.
– Санаду! – доносится глухой крик.
Кажется, это Огнад.
– Санаду, отпустите меня, – шепчу я. – Пожалуйста…
Сверху ворочаются плиты, спасение так близко.
Чуть сдвигаюсь, и кровь брызгает сквозь пальцы. Санаду склоняется, я зажмуриваюсь. Но вместо жгучей боли в шее меня встряхивает, дёргает вверх. На миг ощущение земли под спиной исчезает – и резко сменяется холодом камня.
Тусклое освещение искорок сменяется сиянием нескольких сфер.
Мы с Санаду больше не в тоннеле, теперь мы в каком-то зале.
Телепортировались подальше от тех, кто мог меня спасти.
Санаду накрывает ладонью рану на моей шее. Последнее, что вижу – его остекленевшие глаза, словно тёмные омуты, затягивающие меня на невозвратную глубину.
***
– Клео, – хриплый шёпот Санаду. Рык. Снова шёпот, тянущий меня из холода и темноты. – Клео, Клео, очнись, пожалуйста.
Веки невыносимо тяжелы.
Я не одна. Во тьме закрытых глаз.
Надо мной нависает… Санаду. Он пахнет кофе и можжевельником. А ещё – металлом крови.
Он дрожит.
Это он отчаянно зовёт:
– Клео-Клео-Клео…
Моя воля ломает сопротивление неподъёмной тяжести, я медленно открываю глаза: Санаду нависает надо мной, упираясь ладонями по бокам от лица. Его дыхание касается моих губ. Глаза – отчаянно зажмурены.
– Клео, – мучительно шепчет Санаду искажённым клыкастым ртом.
И медленно открывает глаза.
У меня нет сил спрашивать, но он явно догадывается о мучающих меня вопросах, потому что шепчет:
– Это голод. Я не могу телепортировать тебя обратно: если увижу не вампиров – буду убивать. Тебя нельзя перенести и оставить на расстоянии от целителей: только мой телекинез не даёт тебе истечь кровью и помогает биться сердцу. Я не понимаю, что происходит. Я надеялся, что в кантоне тебе помогут, но все вампиры сошли с ума. Все! – кажется, Санаду становится легче от того, что он говорит, как человек, а не рычит подобно зверю.
И это возрождает мою надежду.
Укрепляет веру, что Санаду меня не убьёт.
– Я… – по его телу прокатывается судорога. Стиснув зубы, Санаду упирается лбом в моё плечо. – Клео, я не продержусь долго. Этот голод сильнее меня. Есть лишь один способ сделать тебя… несъедобной. Но ты должна принять проклятие крови.
Я всё ещё витаю в облаках надежд и веры, когда до меня доходит смысл сказанного.
– Тот, кто однажды поддался голоду, всегда слабее того, кто не пил крови других существ. Я поддавался. Не раз. Клео, – Санаду судорожно вздыхает. – Ты умираешь, тебе осталось совсем немного, и я не знаю, опомнятся ли вампиры и я раньше, чем твоё сердце не сможет биться даже с моей помощью. Клео…
Я уплываю. Медленно уплываю в мягкий и неожиданно уютный холод.
Санаду приподнимается надо мной. Его лицо, магические сферы, уходящий ввысь потолок – всё размывается, тает.
Лишь по смутным контурам на остатках затухающего сознания удаётся разобрать и понять: Санаду вытягивает вперёд руки, что-то делает. Опускает запястье к моим губам.
Во рту становится тесно от солёно-металлической жижи, она втекает в меня, холодит и жжёт, обволакивает рот, горло, сочится внутрь, будто живое существо.
– Ты должна согласиться, – шепчет Санаду, – согласиться принять проклятие. После трансформации ты будешь слишком слаба, чтобы причинить кому-нибудь вред, а я… я не оставлю тебя. Просто соглашайся с ним, проси поделиться своим проклятием, испей его кровь. Она – ключ ко всему.
Санаду говорит что-то ещё, но единственным ощущением становится нечто чужеродное, проникающее в каждую клеточку моего тела, разрывающее её изнутри.
И снова я оказываюсь в другом месте. Без встрясок и прочих эффектов телепортации – просто вдруг стою в квадратном зале. Он не слишком велик, но кажется огромным из-за высоких окон, разделённых узкими простенками. Каждое такое окно показывает свой пейзаж или интерьер, пустынный или с группами существ. Словно огромные экраны или проходы в иные реальности.
Серый каменный пол отражает свет и кажется почти бездонным. Запрокидываю голову: крыши нет, облака быстро несутся по яркому голубому небу.
Всё здесь, несмотря на кажущуюся простоту, настолько сюрреалистично и рассеивает внимание, что я не сразу замечаю сидящего на подоконнике мужчину. Он смотрит на сумрачную долину, ветер треплет его длинные чёрные пряди, бледная рука сжимает на колене флейту.
– Привет! – нарочито громко здороваюсь я.
Мужчина поворачивается ко мне. Он молод. Изумительно красивое лицо изуродовано текущими по щекам кровавыми слезами закрытых глаз.
Впрочем, я преувеличиваю: его не портят даже эти алые дорожки. Смотрится как стильненькая раскраска. Немного жутковато, но не более того.
Космогонические глюки. Акт второй. Встреча с богом вампиров Нергалом.
Если я правильно опознаю его по описанию.
– Ты тоже хочешь стать проклятой? – спрашивает он мелодичным, прекрасным голосом.
– Это вы о вампиризме?
– Да, вы это так называете. Иносказательно.
Вглядываюсь в его вполне человеческое лицо. А ведь такой зал, как этот, может и простой волшебник себе организовать. Наверное. Были бы деньги.
Ну не верится, что передо мной целый настоящий бог.
Не может быть!
Почесав затылок, интересуюсь:
