– Что, совсем ничего нельзя?
Санаду замирает, а мне нестерпимо хочется, чтобы он продолжал меня качать и гладить, потому что так легче. Хоть немного, но легче.
– Ну… – тянет Санаду.
– Не томите, – выдыхаю ему в шею.
А он, оказывается, сейчас без сюртука и жилета, только в рубашке, та влажная от пота и расстёгнута на груди.
– Хм… – рука Санаду, наконец, проходится по моей макушке, затылку, спине, – как это ни странно, но чувственные ощущения заглушают ощущения трансформации.
– Чувственные?
– Физическая близость, – он заглядывает мне в лицо: его глаза сейчас алые, словно кровь. – Интимная.
Это что, он мне переспать предлагает?
И молчит.
Смотрит.
– Хорошо помогает? – уточняю я.
– Очень.
Очередная судорога сотрясает меня, выжигая нервы.
Отдышавшись, снова смотрю на Санаду. В его алые глаза, окружённые вспухшими венами. На острый частокол зубов.
Интересно, а с Марой они в таком виде или в человеческом кровать трясли?
– Пожалуй, воздержусь, – выдыхаю я.
Санаду отводит взгляд и крепче прижимает меня к себе. Только бы он меня не отпускал.
– Клео, всё будет хорошо, – шепчет он, поглаживая меня по волосам. – Просто помни об этом, даже если станет совсем плохо.
Но когда становится совсем плохо, помнить об это не просто.
***
Когда много лет назад Санаду развлечения ради отправился преподавать в Академию драконов, он и подумать не мог, что она станет ему убежищем – местом, которому он может доверить самое ценное.
Но когда часы спустя голод отпускает Санаду, именно Академия кажется ему единственным местом, где можно оставить Клео, пока он выясняет все обстоятельства странного поведения вампиров – и определяет её статус.
Он опускает взгляд на калачиком сжавшуюся в его руках Клео.
Абсолютный щит не пропускает мысли и чувства Клео, но весь период трансформации Санаду казалось, что её ментальное безмолвие больнее, чем возможность переживать всё вместе с ней: чувствуя боль Клео физически, он бы не мучился морально.
Он её почти убил.
Превратил в вампира.
Но это не гарантирует спасения.
И Санаду страшно.
Ситуация Клео не так неприятна, какой была его собственная: Клео проснётся свободной, для неё вампиризм не будет ассоциироваться с рабством и угрозой семье.
Но в этой ситуации столько «но», что Санаду сомневается в правильности своего решения, в том, что он сделал всё возможное, чтобы обойтись без крайних мер.
Он должен был отправиться в кантоны и готовиться к сражению, а вместо этого остался с Клео.
Он слишком поздно остановился, его голодная аура впитала слишком много её жизненных сил – но он смог поддерживать жизнь Клео телекинезом.
Он выбрал логичный и безопасный для окружающих вариант её спасения: целителей-вампиров, на которых не стал бы нападать даже в приступе голода, свой кантон – но все вампиры обезумели, все хотели Клео загрызть.
Как ни посмотри, иного способа спасти Клео, кроме превращения её в вампира, не было, и всё же…
Всё же… Санаду сомневается, правильно ли он поступил, допустимо ли было обращать Клео, действительно ли не было иного выхода.
Не потакал ли он желанию навсегда сделать её своей?
Убедившись, что жажда не возвращается, Санаду выпрямляется. Во сне Клео сжимает измятую рубашку на его груди, будто пытается удержать. Беззащитная и безмятежная. Больше не человек. Сердце Санаду сжимается: как она отнесётся к этому? Сможет ли он её защитить?
– Можешь выходить, – сипло произносит Санаду.
Из теней в углу зала выступает трёхметровая белка. Санаду не знает, где пропадал Антоний, но когда тот появился здесь, процесс трансформации Клео остановить было уже невозможно.
Очередное глупое роковое стечение обстоятельств.
– Проверь, как дела в Академии, – Санаду снизу вверх смотрит в тёмные глаза иномирного существа.
Антоний кивает и растворяется в воздухе.
Каждая секунда ожидания кажется Санаду вечностью. Тягучее и тоскливое ощущение необратимости – как он его ненавидит.
Как не хочет думать о предстоящих проблемах – а они будут, потому что Клео обращена вне квоты.
Возможно, ему придётся отказаться от кантона, Академии, сбежать с Клео – как это делали Неспящие.
Перед ними материализуется Антоний, дёргает пушистым хвостом и ушами. Смотрит.
– Там для неё безопасно? – спрашивает Санаду.
Кивок.
Прикрыв глаза, Санаду крепче обнимает Клео и активирует заклинание телепортации.
***
Ничего не болит.
Почему меня это удивляет?
Лёжа на жёсткой постели с немного грубоватым постельным бельём, я пытаюсь понять, как так, ведь я ничем не болею, чтобы удивляться хорошему самочувствию.
Воспоминание накатывает резко, сразу – как удар кирпича по голове. Вздрогнув, поднимаю руку и касаюсь шеи: кожа на месте укуса гладкая.
Вспоминаю разговор с Нергалом. Значит, все вампиры обезумели из-за его проблем – такой подарочек в довесок к вечной молодости. Но лично я сейчас никакого голода не ощущаю.
Следом за шеей ощупываю зубы: никаких острых клыков, обычный ровненький прикус.
– Не переживай, зубы так просто не вырастают, – усталый голос Ники едва узнаваем.
Открыв глаза, поворачиваю голову: она лежит на соседней койке. Вполне нормальная, без вспученных вен. Очень бледная. И у меня возникает вполне закономерный вопрос:
– Я тоже на покойницу похожа?
Быть вечно молодой, конечно, круто, но к цвету вампирских лиц у меня есть некоторые претензии.
– Можно косметикой замаскировать, – снова утешает меня Ника.
