– В постскриптуме черкнём, что если не она, мы просим не обращать внимания на послание, – поглаживаю его по груди. – Ты не подумай, что я хочу поглумиться над соперницей. Но, возможно, нам по её реакции удастся понять, она эти послания отправляет или нет. Просто если она – это ведь одно дело, а если кто-то из кантонцев – совсем другое.
Тяжко вздыхает Санаду. Ну вот, кажется, я только ещё больше ему настроение испортила… Хотя взгляд у него, вроде, повеселее теперь.
– Ну и задачку ты мне этическую задала, – Санаду зарывается пальцами в мои кудряшки. – Мне ведь тоже не стоит глумиться над бывшей невестой: как-то это не по-джентльменски.
– Мы можем быть вежливыми-вежливыми, – клыкасто улыбаюсь я. – И действительно следовало бы выяснить, она это пишет или не она.
– Ты права, – соглашается Санаду. – Не люблю всю эту политику и шпионские игры, но положение обязывает. Хотя удобнее, конечно, верить, что это Мара балуется. Это… проще. Но должно быть особенно неприятно тебе.
Пожимаю плечами:
– Ты не в вакууме жил до меня, а эти письма – не самые неприятные предупреждения в моей жизни.
– О, моя любимая богиня логики и понимания, – приподнявшись, Санаду целует меня в нос.
***
После долгих обсуждений и шуток записку Маре мы сочиняем предельно прагматичную, настроенную не взбесить ещё больше вампирессу, возможно, достигшую уровня силы архивампира, а понять, её ли это рук письма с ценной стратегической и недопустимой к распространению информацией о возможностях вампирской крови.
«Он настаивает. Что мне делать?»
Столь лаконичный чистовик пишу одна, чтобы от Санаду и Марков даже отдалённого ментального отпечатка на листе не осталось: послание должно стать абсолютно анонимным ответом на последнюю анонимку. Понять смысл этой записки и опознать её как мою, ответить на неё может лишь автор предостережений. Если ответит Мара, значит, предостережения присланы ею.
Отправив самолётик в путь к Маре, я отправляюсь вниз на кухню. Там Санаду уже доваривает кофе, а на столе на большой тарелке выставлены пирожные, кексики, эклеры и прочие сласти.
– Это твои личные пристрастия или от Ники набрался? – уточняю я.
– От Ники, – признаётся Санаду. – И судя по тому, что после твоего обращения моя страсть поугасла, ты у меня не сладкоежка.
– Родители очень беспокоились о моём здоровье, остатков способностей мамы и бабушки хватало, чтобы убедить окружающих в том же, я лет до десяти сладкое практически не ела и как-то не привыкла к нему. Впрочем, возможно, я изначально не из любителей сладкого.
Выслушав меня с приподнятой бровью, Санаду усмехается:
– Зато теперь ты за своё здоровье можешь не беспокоиться.
Он ставит передо мной чашку и устраивается напротив.
Мы разделены тарелкой со сладостями.
Чёрные глаза Санаду привычно весело блестят, словно мы не обсуждали ничего серьёзного какие-то полчаса назад.
Увы, перерыв в безумной суете будней не может длиться даже сутки: наше мирное кофепитие нарушает самолётик. Он врезается в руку Санаду, и он, едва глянув записку, тяжко вздыхает:
– Я попросил на сегодня выходной, и мне его дали. А сейчас Изрель просит о встрече. Тайной. И я не могу отказаться. Она не стала бы этого делать без веской причины.
Потянувшись вперёд, накрываю ладонь Санаду своей ладонью:
– Я понимаю, что ты должен идти. Поверь. Просто будь осторожнее.
– Знаю, что со стороны часто кажется иначе, но, – Санаду ласково улыбается, – я довольно благоразумен.
Перехватив мою руку, он тянет её к себе, чтобы запечатлеть на тыльной стороне ладони долгий проникновенный поцелуй.
Вот что Изрель потребовалось именно сейчас?
Глава 29
Чтобы не отследили телепортационный след, Санаду добирается до места встречи в несколько запутанных прыжков через чёрные камни в городах и через пустынные местности, в середине этого пути несколько раз сменив облик с помощью иллюзии.
Тайная встреча с Изрель сама по себе тревожит, но и позволяет надеяться на лучшее: вряд ли она стала бы встречаться так скрытно, чтобы сообщить о расторжении договорённостей. Скорее, она предложит новую сделку.
Или не сделку предложит, а информацию станет вытягивать. Потому что, как кажется Санаду, Изрель, в отличие от остальных глав кантонов, не считает его таким уж бесхитростным. Понимает, что бесхитростный, пусть и с посторонней помощью, с поводка крови не сорвётся.
А может, Изрель просто желает устроить выволочку за внезапную помолвку. Это не в её стиле, но вдруг?
Впрочем, самое страшное, что Изрель способна сделать – предложить убрать Келтара как последний островок сопротивления её политике в кантонах. Вряд ли, но мало ли что?
Поэтому в пустую таверну с видом на рокочущий океан Санаду заходит с некоторой насторожённостью. Тут же улавливает присутствие Сонли на втором этаже и поднимается туда.
Спрятанная под личиной смуглой красотки Сонли, сидящая в углу, подмигивает ему из тени и салютует кружкой.
На простирающейся над крутым склоном веранде в плетёном кресле сидит Изрель. Иллюзия придаёт ей облик юной, голубоглазой и очень наивной на вид блондиночки. Легкомысленный облик должен сбивать с мысли.
Кого-нибудь другого.
На столе перед ней выставлен чайник и две чашки.
Внизу волны неистово бьются о камни. Пронзительно кричат морские птицы.
Эмоции Изрель считать невозможно.
– Какая белокурая прелесть, просто загляденье, – голос Санаду разносится по пустому сумрачному залу. Он подходит к столику на балконе и подхватывает руку Изрель. Целует. С лукавой улыбкой советует. – В рыжий надо краситься, в рыжий!
– Извини, я не кокетничать с тобой пришла, – Изрель кивает на свободное плетёное кресло.
А едва Санаду устраивается в него и разливает чай по чашкам, его барабанные перепонки отзываются зудом на наложенное Изрель защищающее от подслушивания заклинание.
Даже воздух вокруг них дрожит, не позволяя находящимся снаружи прочитать сказанное по губам.
– Императрица демонов – твоя дочь? – прямо спрашивает Изрель.
– Я в восхищении от твоей шпионской сети, – искренне признаётся Санаду. – Даже жаль, что ты используешь её против коллег по совету, а не против тех же Неспящих. Это заставляет предполагать, что если бы они мешали тебе, ты бы от них давно избавилась.
– Санаду, – Изрель наклоняется вперёд, нависает грудью над подлокотником кресла. – Мы знаем друг друга не одно столетие, и я ну ни разу не поверю, что ты вдруг стал идеалистом и поборником абсолютной честности.
