– Зачем? – от удивления даже моргаю.
А Санаду задирает бровь:
– Может, вы мне нравитесь, порадовать хочу.
– А, ну, если может нравлюсь, то да, – хмыкаю я, – это хорошее объяснение.
Правда, немного непонятное в свете писем Маре, но, может, Санаду себя виноватым чувствует за изначальный неласковый приём, вот и компенсирует.
Санаду повторяет трюк со второй бровью, но я поворачиваюсь к торчащему из орехов огромному рыжему хвосту и улыбаюсь этому умилительному зрелищу.
Папка с контрольными, повинуясь небрежному жесту Санаду, уплывает на софу в углу, а сам он галантно подводит меня к одному из стульев и помогает сесть.
Когда Санаду устраивается напротив, двери в столовую распахиваются, и трое слуг в тёмно-зелёных со светло-зелёным растительным орнаментом ливреях вносят накрытые серебряными колпаками блюда.
Кажется, кто-то собирается меня закормить.
***
Этой ночью Санаду не спится. Но не потому, что Мара не отвечает (хотя пора!), а из-за Клео.
Он лежит на своей постели, подсунув ладони под затылок, смотрит в потолок, освещённый отсветами фонарей.
Вспоминает.
Думает.
В аудитории ему показалось, что его вид Клео впечатлил.
Ну, менталисток в подавляющем большинстве точно впечатлил, они оценили и его преображение, и редкую для него демонстрацию атрибутов власти – перстень правителя кантона.
Большая часть группы, включая парней, правильно оценили причину и цель его преображения.
Только сама цель…
И ужин: да, они мило болтали и смеялись, да, громадная белка добавляла пикантности происходящему и вносила толику юмора вознёй с орехами. Но знаки внимания… Санаду и хочет думать, что Клео их просто не заметила, но больше похоже на то, что она игнорирует его попытки заигрывать.
И что делать в таком случае? Как обратить на себя её внимание, но не как на преподавателя или забавного собеседника, а как на мужчину?
Раздевание-то не помогло!
Ответ на этот вопрос не нащупывается, Санаду хмурится теням на потолке, раздражается собственной беспомощности. Ну и отсутствием известий от Мары заодно: ему хочется закончить это дело – передать ей дезинформацию и захлопнуть ловушку для Неспящих, потому что эти твари, похоже, решили повторить подвиг остальных архивампиров и пробудить бога кровавыми жертвами.
Санаду отбрасывает эту мысль – думать о Клео, пусть и упорно игнорирующей его ухаживания, намного приятнее.
Он, помедлив, засовывает руку под подушку и вытаскивает продолговатую коробочку.
Раскрывает бархатный тугой футляр.
В призрачном свете фонарей тёмной синевой вспыхивают камни в драгоценном браслете в виде древесных листочков. Его прислали, когда Клео ушла спать, и теперь Санаду рассматривает блестящий на бархатной подложке подарок.
Стоит ли дарить его Клео так просто, без повода, или придумать пустяковый? Понравится ли ей? Не воспримет ли она этот браслет как попытку её подкупить с не самыми благородными намерениями? А если сказать, что это комплект к её платью секретаря, то подарок не будет выглядеть подарком…
Честно говоря, Санаду хочется постучаться головой по чему-нибудь твёрдому, вдруг от этого мысли дельные появятся?
Нарушение границы территории резко выдирает Санаду из невнятных размышлений. Подскочив, он обращается к кристаллу Академии, но тот не идентифицирует посетителя, что значит отсутствие у того академического браслета, а в спальне уже раздаётся едва слышный мелодичный перезвон – предупреждает о стуке в дверь.
На ходу накидывая халат, Санаду снова обращается к кристаллу – выяснить, не появились ли в Академии посетители.
Имя гостя заставляет его сбиться с шага. Не то что бы Санаду против встретиться с ним ночью, просто гость не из тех, кто станет приходить в такое время без веских причин.
***
Грохот. Распахиваю глаза: темно.
Пробуждение резкое, порывистое.
– Марк Аврелий, – зову сипло. – Опять ты?
С ним бывает: то ключи уронит, то книгу несвоевременным забегом смахнёт с края стола. Или шарит на полках в поисках еды, хотя в запасниках полно. Не слишком часто, но бывает.
И на зов он обычно прибегает, и…
Я не дома. Вдруг вспоминается, что это не квартира родителей, где его можно дозваться, и не комната общежития.
Это огромный особняк Санаду.
Дом в другом мире.
Сажусь на постели и вглядываюсь в темноту.
– Марк Аврелий! – зову громче: вдруг он что-нибудь на себя уронил?
Тихо…
БАМ!
Снова что-то падает внизу, да так шумно, что впору на Антония подумать.
– Марк Аврелий, ко мне! – командую я.
Жду.
Но в комнате царит едва ли не мёртвая тишина.
Значит, Марк Аврелий где-то в особняке. И, возможно, в том месте, где что-то шумно грохнулось.
Миг – и я уже мчусь к двери, натягивая на себя стащенный с кресла халат.
– Марк Аврелий! – зову в коридоре.
Но мой бельчонок не отзывается.
Зато внизу – там, откуда донёсся грохот – слышны голоса.
Марк Аврелий может где-то крепко спать, но единственный способ узнать, случилось с ним что-то в эпицентре грохота или нет – спуститься и проверить.
Так босиком я проношусь по застеленному ковром коридору, сворачиваю на малую лестницу – мне кажется, по ней быстрее доберусь до говорящих.
Похоже, неторопливый с паузами разговор идёт столовой.
Что, опять попойка? И Марка Аврелия тостами мучают, изверги! Заранее злая, припускаю к чуть приоткрытыми дверям. Льющийся из них свет озаряет тёмный коридор.
Я распахиваю створки.
И в меня летит софа.
Большая такая софа из угла столовой.
Эта мысль единственное, что успеваю осознать, прежде чем мир снова замедляется от адреналинового всплеска. И я вижу, как стремительной тенью передо мной возникает Санаду.
Один удар его руки, почти небрежный с виду – и софа разлетается на щепки, хлопья набивки и куски плотного узорного шёлка.
Фрагменты разлетаются по столовой, с цокотом и шелестом обрушиваются на паркет. Но это я отмечаю краем сознания, потому что смотрю в глаза Санаду. Чёрные, как бездонные колодцы. Очень яркие на мертвенно-бледном лице.
Не знаю, сколько длится это кажущееся бесконечным мгновение, но постепенно приходит осознание, что Санаду тоже сейчас в сорочке и халате, босой.
А ещё в столовой есть кто-то ещё. Кто-то тяжело дышащий.
