Рекомендацию Маре смягчить свой характер хорошим любовником оставляю при себе, а то мало ли, сломанная рука и разбитое лицо мне идти дальше не помешают, так что у более сильной Мары есть возможность на мне вызвериться без опасения за свою жизнь, не стоит дразнить её слишком сильно.
Некоторое время мы шагаем молча. Я поглядываю на деревья, вдруг и здесь есть глазастые подсказчики?
– Ты мне не веришь, – заключает Мара.
– Хах, – не могу удержаться от усмешки. – Да ты вообще можешь оказаться моей галлюцинацией. Кто будет всерьёз относиться к разговору в такой ситуации?
Шагов через тридцать Мара хмыкает:
– Пожалуй, ты права. Если выйдем из лабиринта, мы продолжим наш разговор.
Да пожалуйста, ты же прямо Робин Гуд, благородно отжимающий состоятельных женихов у зажравшихся иномирянок.
Эту мысль исключительно из себялюбия тоже оставляю при себе. К тому же сильно сомневаюсь, что Мара знает, кто такой Робин Гуд. А вот Санаду эту шутку оценил бы.
Шагах в десяти впереди между деревьями вспыхивает просвет. Возникает буквально из ниоткуда, я лишь моргнуть успеваю, и вместо бесконечно петляющей тропинки передо мной уже выход на очередную освещённую лунами поляну.
Глава 42
Оглядываюсь: Мара поверх моего плеча разглядывает просвет.
А я почти надеялась, что она сама исчезнет, словно испытание.
И как бы мне ни хотелось рвануть вперёд одной в надежде оторваться, протягиваю руку.
С кислой миной Мара сжимает мою ладонь.
Так, держась друг за друга, мы выходим на поляну.
И вдруг оказываемся в залитом солнечным светом школьном классе. Я узнаю его сразу. Узнаю зелёные парты с надписями, обложки лежащих на столах учебников для третьего класса. Детей не помню, потому что не хочу. Но сейчас они все здесь. И маленькая я тоже. Рыжие кудри заплетены в косички, в середине ряда я сижу над раскрытым учебником. А надо мной возвышается задира класса Таня и, тыкая меня пальцем в плечо, повторяет:
– А ты такая же чокнутая, как твоя мамаша? Тоже голоса слышишь? Чокнутая? Или глухая?
Тройка самых тихих, как и я, упорно смотрят в свои учебники, но большая часть класса стоит вокруг меня и Тани в ожидании зрелища. Тогда я, глубоко уйдя в себя, не могла оценить яркое любопытство на их лицах.
Помнится, Таня долго меня доставала. И я знаю, что сейчас произойдёт.
Она продолжает тыкать пальцем в плечо:
– Да ты не просто чокнутая, ты дура и глухая. Вам всем в дурку пора переехать.
Не дождавшись реакции, Таня тыкает пальцем мне в скулу.
В следующий миг я взвиваюсь, и она отлетает к соседней парте, та со скрежетом отъезжает, детишки прыскают в сторону, а я налетаю на Таню и молочу её кулаками. Лицо у меня яростно-сосредоточенное. Таня крупнее, выше на полголовы, но я сметаю её своим напором, мы катимся по полу, царапаемся, впиваемся в косы, отбиваемся. Дети верещат. Таня сильнее, но я – отчаяннее, умудряюсь придавить её к полу дёргаю за косу. Таня зубами впивается мне в руку, а я… я перехватываю её руку и тоже кусаю. Сопя, застыв в яростном противостоянии, глядя друг другу в глаза, мы отчаянно сжимаем челюсти.
Сейчас у меня взрослой сердцебиение взвивается до предела, дыхание учащается. И я заставляю себя дышать медленно-медленно, чтобы подавить воздействие адреналина. Мысленно даже отжиматься начинаю, стараясь ярко представлять эти ощущения, ведь мысли влияют на тело, обманывают его.
Я знаю, чем завершится это противостояние. И вмешиваться не собираюсь.
– Да ты боевая, – хмыкает Мара.
– Ага, и, заметь, кусаться с детства люблю, – небрежно отзываюсь я.
Глаза Тани наполняются слезами, рот некрасиво распахивается, лицо наливается багрянцем, и она начинает громко реветь.
В разборках того времени слёзы – признание поражения.
Но дежурный учитель уже здесь, растаскивает нас, кричит.
Под присмотром Мары я наблюдаю, как нас всех ругают, тащат к завучу, и мне выговаривают за драку. После этого случая меня остерегались трогать руками, только словесно, но и я осознала, что физическая расправа над противником хоть и приносит удовлетворение и некоторые преференции (меня ведь действительно опасались трогать физически), но и проблем от этого много.
Не знаю, в чём заключается испытание: мне предлагалось вмешаться и помочь себе? Навалять детишкам? Усовестить их? Оттягать за космы несправедливого завуча, без разборок свалившего всю вину на меня, а потом всё же умасленного моей мамой? Попытаться решить всё миром? Разрыдаться от жалости к себе?
Не знаю, после мысленных отжиманий я предпочитаю скатиться в философские размышления о жизни. Эти размышления помогают расфокусировать взгляд и практически не слышать происходящего, так что навеянная лабиринтом иллюзия довольно быстро тускнеет, и мы с Марой вдруг снова оказываемся на лесной полянке.
С этой поляны, как и с прошлой, в разные стороны расходятся шесть тропинок. И я снова прислушиваюсь к себе, стараясь кровью почувствовать, где сейчас Санаду.
***
Умом Санаду понимает, что не может так просто из другой вселенной попасть в спальню Изрель, а вот нервы это понимать отказываются.
Потому что он не чувствует вторжения в разум – все щиты на месте.
Потому что запахи и ощущения неотличимы от настоящих.
И Изрель тоже очень похожа на настоящую – вся полностью до последнего испускаемого флюида ментальной магии и запаха. Реальна во всём, кроме её странного желания.
– Санаду, прекрати убегать! – на бегу требует она.
Но Санаду, придерживая панталоны, – единственное, что осталось у него от одежды, – продолжает носиться вокруг её высокой, большущей кровати с балдахином. А Изрель гоняется за ним.
Носятся они с тех пор, как он при попытке побега не смог пробить головой окно и остался без штанов.
– Изрель, я же старый для тебя, – напоминает Санаду.
– Ничего, я открыта для экспериментов! – не отстаёт Изрель.
– Ты не любишь вампиров!
– А ты остановись, и я покажу, насколько ты заблуждаешься.
– Не надо!
– Санаду, ну что тебе, жалко что ли со мной переспать?! Трудно? Я никогда тебя об этом не просила.
– И не стоит начинать!
– Давай попробуем.
– Изрель, у нас исключительно деловые отношения, мы же договорились!
«Это не может быть правдой, – повторяет про себя Санаду, не забывая сохранять дистанцию. – Это не может быть правдой!»
Но при этом всё такое настоящее!
– Я тороплюсь! – не сбавляя скорости Санаду косится на дверь, но понимает, что рваться к ней бесполезно: как только его с Изрель перестанет разделять кровать, та его поймает, он же не воюет с женщинами, отбиваться будет трудно.
