Он настолько впечатляет, что несколько полянок мы с Марой проносимся, практически не осознавая, что за иллюзии на них формируются. Или некоторые ловушки просто не успевают включиться из-за нашей скорости.
Но некоторые срабатывают, вынуждая остановиться: аудитория в Академии драконов, наполненная подростками, сидящими за столами со сферами наподобие той, на которой меня тестировали. И моё собеседование для поступления в институт. Какой-то бал Мары. Мой детский сад в тихий час, когда, пользуясь сумраком и тем, что взрослые отмечают День рождения, мы рассказываем друг другу страшилки.
Но больше всего мы с Марой просто бегаем от Танарэса по бесконечным тропинкам, будь они трижды неладны. И с каждой минутой бега становится всё страшнее…
***
Санаду старается сосредоточиться на своих ощущениях: зажмуренные глаза, холод каменных стен, в которые он вжимается, забившись в угол, и давление его пальцев на уши – всё в тщетной попытке не видеть, не слышать происходящее в проклятой камере.
Абсолютный щит не закрывает Санаду от полыхающих тут эмоций – его собственных давних эмоций.
Он уже забыл их остроту, столетия не вспоминал этот злосчастный подвал и своё превращение в вампира, обучение, воспитание. Его сердце колотится одуряюще быстро. Слишком быстро для событий такой давности – на взгляд Санаду. Даже если тогда казалось, что происходящее – конец света.
«Мне никогда это не казалось концом света, – одёргивает себя Санаду. – И в итоге я освободился».
Он почти решается открыть глаза и посмотреть на кошмар прошлого, но оставляет веки закрытыми: зачем лишний раз вспоминать давно прошедшие гадости и переживать о них?
Не только абсолютным щитом, но и воображаемыми стенами Санаду отгораживается от иллюзии – а ничем, кроме иллюзии, представшая перед ним сцена быть не может.
Санаду это понимает.
Знает, что это просто прошлое, о котором хотя бы за да давностью лет переживать бессмысленно.
Даже подозревает, что текущая его нервная реакция – следствие какого-то воздействия.
Потому что он не должен реагировать так – ни на Изрель с Сонли, которые развеялись, когда он смог отстраниться от ситуации, ни на эти страшные, но давным давно принятые и отпущенные воспоминания.
Не в его характере реагировать столь остро, даже раньше он не реагировал так остро! – эта мысль помогает Санаду отстроить ещё одну «стену» между ним теперешним и прошлым.
Помогает отстраниться, проломить ледяную корку сковавшего его ужаса.
Вспомнить, что в первые мгновения попадания сюда он оказался в воспоминании полностью, на своём месте и со всем спектром ощущений, но волевым усилием, на одной только уверенности, что это всё не может происходить по-настоящему и не может даже в кошмарах сниться, Санаду удалось вырваться из «собственного тела», отделить наведённую иллюзию-воспоминание от себя настоящего, забиться в этот угол.
Надо просто продолжать действовать в том же духе – отстраняться.
Вот Санаду уже не слышит когда-то до дрожи ненавистный голос обратившего его вампира, своего бывшего хозяина.
И камень стен всё меньше холодит его кожу.
Санаду вспоминает, как оказался здесь.
Вспоминает себя настоящего.
Он обращается к своей крови – и через неё ощущает страх Клео. То, что она появляется то слева, то справа, то впереди, то за спиной, будто телепортируется из одной точки в другую.
Клео яркая, непоседливая, удивительная – его Клео.
Её образ, эмоции к ней позволяют окончательно сбросить иллюзию прошлого и оцепенение, Санаду осознаёт себя сидящим на поляне.
В лесу стоит мёртвая тишина, и только кровь помогает Санаду чувствовать, что он в этом странном мире не один.
***
Бег-бег-бег. Танарэс не отстаёт, как всякая нормальная страшилка из кошмара. Я понимаю, что это всё иллюзия, но Мара несётся вперёд, практически волоча меня следом, и её ужас передаётся мне.
Умом понимаю, как с этим Танарэсом бороться, но замечание Мары, что боль здесь настоящая, не даёт покоя: а вдруг не получится развеять Танарэса волевым усилием? Вдруг моего неверия в него будет мало, и он мне ногу сломает? Я же тогда никогда отсюда не выберусь!
На буксире Мары я вбегаю на очередную поляну, практически мечтая о какой-нибудь долгосрочной проверке и надеясь, что Танарэс в наше испытание проникнуть не сможет.
Лес, луны, трава – всё вдруг темнеет, сжимается.
Привычный эффект возникновения иллюзий, но всё равно немного жутко.
Тем более, в этот раз мы оказываемся в подвале.
К стене цепями прикована темноволосая девушка в длинной сорочке – юная на вид, мертвенно-бледная, измученная.
Напротив неё на низкой табуретке сидит Мара в брючном костюме.
Настоящая Мара застывает, как вкопанная и испуганно оглядывается на стену позади нас, прикрывающую тропу, с которой мы пришли.
– …Нильсэм, ну послушай же меня, – ласково просит Мара иллюзорная. – Тебе не обязательно ощущать весь спектр эмоций жертвы. Ты можешь закрыться абсолютным щитом. Ты менталист, в конце концов, сотрёшь себе воспоминания и всё. Или я сотру.
– И что? – Нильсэм с какой-то фанатично-светлой обречённостью смотрит на сидящую перед ней Мару. – Думаешь, это что-то изменит?
– Конечно, – кивает Мара. – Ты останешься жива. И не будешь помнить убийство, раз тебя оно так смущает. Я правда могу с этим помочь. Напоить тебя успокоительным, чтобы воспоминание не получило сильного эмоционального якоря, и потом его скорректировать. Всё просто.
Настоящая Мара бочком обходит эту инсталляцию из прошлого, шарит ладонью по каменной стене, будто надеясь отыскать выход на очередную дорожку.
А я невольно разглядываю Нильсэм – сестру Танарэса. У неё вид иконописной мученицы, аж мороз по коже, хотя понимаю, что это может быть даже не воспоминание, а собирательный образ из реальных событий и страхов. Но даже если всё именно так и было – это случилось так давно и уже неизменно, поэтому не стоит погружаться в эмоции, рискуя растянуть это испытание…
– Для тебя просто, – тихо произносит Нильсэм. – Не для меня.
Реальная Мара дёргается, но когда я оглядываюсь на неё, понимаю, что не постановка с Нильсэм вызывает у неё такие эмоции: скалящийся Танарэс просачивается сквозь стену подвала, вторгаясь в эту иллюзию. Он бросает пронзительный, полный боли взгляд на Нильсэм и направляется к нам, отращивая когти и клыки. А ведь Мара предупредила, что боль здесь вполне реальная.
Отпустив Мару, отступаю по стеночке – всего на шаг, потому что на следующем моём шаге Мара хватает меня за запястье и швыряет в Танарэса.
Успеваю лишь мысленно возмутиться, а Танарэс резким движением руки уже отфутболивает меня на пол, я чуть локоть не отбиваю. Мара, неудачно ткнувшись в стену, прячется за себя иллюзорную. Танарэс прыгает за ней, и его отшвыривает к стене ударом телекинеза, а Мара ныряет за меня.
