– То есть пространство полян может быть замкнутой системой? – высказывает Мара предположение, о котором не хочется думать, но которое имеет полное право на жизнь.
И если это так, никакие системы рационализации поисков выхода выбраться не помогут.
– Нам бы телепортироваться обратно или хотя бы из лабиринта, – вздыхаю я.
– Это невозможно, – в один голос уверяют Санаду с Марой.
Он поворачивается, чтобы покоситься на неё.
– Санаду, я уже два раза к тебе перемещалась, – напоминаю я. – И смогла протащить нас двоих сквозь преграду. Разве нет?
Остро ощущается его нежелание это обсуждать, да и взгляд Мары становится пристальным-пристальным.
Тяжело вздыхает Санаду и признаётся:
– Не знаю. Не уверен, что это не было проделано с помощью извне. Понимаешь, Клео, вампирский магический источник сам по себе не генерирует даже малой доли магии. Это наша плата за силу и сохранение тела. Мы поглощаем магию извне, но здесь другая магическая вселенная, другая магия, мы не можем ею питаться. Надежду на это даёт только ритуал принятия, который нам обещают за прохождение лабиринта.
– И? – поторапливаю слишком размеренно-задумчивую речь, и он продолжает чуть быстрее:
– А то, что телепортация даже на небольшое расстояние, особенно не через ослабленное множественными телепортациями пространство, а вот так, с полным пробитием пути, отнимает очень много сил. Так много, что по всем расчётам тебе не должно было хватить и на одну телепортацию, не то что на две. Телепортация с довеском – это уже за гранью обычного мага. И… вот это, судя по затратам магии, ты как-то сделала.
– Оставив нас без запаса магии! – вставляет Мара.
Но Санаду даже ухом не ведёт:
– И тебе едва хватило на это сил. Хотя телепортация была всего на несколько шагов. Запасы кристаллов это почти обнулило, так что у нас осталось часа четыре, а дальше…
Он вздыхает.
В животе всё сжимается, и я резко выпрямляюсь:
– Тогда нам тем более надо торопиться!
– Надо же, какая умная, – хмыкает Мара. – Жаль, соображает поздно. После того, как оставляет нас без запасов магии.
– Мы могли бы ещё дольше друг друга по лабиринтам искать.
Санаду громким пояснением прерывает назревающий спор:
– Без координатной сетки или координационного маяка телепортироваться можно только в зоне видимости.
Что значит…
– Ко мне ты телепортировалась по зову крови, – напоминает Санаду, – к Маре – в предел видимости. Но ни маяка, ни координат выхода из лабиринта у нас нет.
– И даже если бы были, – Мара окидывает меня скептическим взглядом, – нам не хватит текущего запаса магии для телепортации троих.
– Слушайте, ну так же нельзя! – хлопаю ладонью по плечу Санаду. – Что вы такие мрачные: невозможно, нельзя. Изначально считалось, что я телепортироваться не могу, но я смогла, так что и остальное теоретически возможно.
– Теоретически невозможно, – поправляет Мара, – хотя я была бы рада внезапному спасению. Интересно только, откуда в тебе столько магии завалялось?
Она с прищуром оглядывает меня, и мне в этом взгляде чудится гастрономический интерес. Конечно, у вампиров не принято друг друга кушать, но Мара мастер самооправданий, с неё станется решить, что вампиресса младше неё тоже не совсем ей подобна – опыта там не хватает, Неспящим не служила и прочее. Скажет ещё, что прямоволосые кудрявым не товарищи – и поминай, как звали.
Вдруг кровью ощущаю, что Санаду озаряет какая-то догадка. Он даже чуть дёргается, но порыв сдерживает.
– Полагаю, дело в том, – заговаривает Санаду, – что Клео новообращённая, и ей требуется меньше магии для существования, чем нам с тобой, Мара. А пространство здесь может быть не таким уж и плотным, особенно если перемещение между зонами происходит через телепорты.
Его объяснение звучит правдоподобно, и Мара, кажется, его принимает.
Вот только кровь Санаду позволяет чувствовать, что он лжёт. Его объяснение – обман. Но зачем? Что он скрывает от Мары?
***
Любопытство приходится умерить: не при Маре же шептаться, да и отпускать друг друга нельзя – растащит в разные места.
Так что по тропке передвигаемся гуськом: впереди я, следом держащий меня за руку Санаду, а за ним уже и Мара, тоже держащаяся за него.
На полянках мы резко ускоряемся, хотя теперь, когда нас трое, иллюзии начинают формироваться ещё медленнее, чем прежде – деревья только слегка искажаются, а мы уже выскакиваем на следующую тропу. Двигаемся строго прямо, не сворачивая, прислушиваясь к ощущениям.
Но толку от этого никакого. Пробуем порой сойти с тропы между полянами – но каждый раз невидимая преграда не даёт отклониться от курса. В лесу, до того, как мы попали в плен полян, сворачивать можно было куда угодно.
– Мне кажется, это бесполезно, – устало произносит Мара где-то через час забега.
– Но не садиться же нам здесь и умирать, – замечает разделяющий нас Санаду.
– Честно говоря, – признаюсь я, – мне тоже кажется, что испытание заключается не в беге на скорость. Как-то это… не очень, если мы не проходим экзамен в сборную по спринтерскому бегу или чему-то подобному.
– Только не ясно, что от нас хотят, – вставляет Мара.
– Развлечений, – обречённо выдаёт Санаду.
– Может, нам надо не избегать испытаний, а пройти некоторое их количество? – предполагаю я не слишком уверенно.
С минуту мы семеним молча, я ощущаю сомнения Санаду не только кровью, но и по тому, как судорожно он сжимает мою руку.
Магии в кристаллах всё меньше, я не ощущаю исходящее из них живительное тепло. Наверное, в основном их поглощают Санаду и Мара, потому что оба архивампиры.
– Обидно будет проиграть, – бурчит Мара, – если мы остановимся в паре полян от выхода.
– Да ладно, – хмыкаю я. – Ты правда можешь предполагать, что нам надо просто добежать до финиша?
– Я думаю, нам надо отыскать скрытый выход, – Санаду поглаживает моё запястье большим пальцем. – Я бы сделал такое испытание. Найти что-то неочевидное, доказать свою сообразительность – чем не выход?
– А если мы вообще не должны были попадать на поляны? – предполагаю я. – Что, если для победы надо было избежать соблазнов и не позволить себя задержать?
– Я бы именно так и сделала, – Мара передразнивает интонации Санаду.
Я же продолжаю рассуждать:
– Я бы тоже сделала так, если бы целью было только получить самых-самых. Но если цель ещё и развлечься, а мне кажется, такая цель есть, – мой голос помимо воли мрачнеет, – то выход должен быть. Иначе с момента схода с тропы победа невозможна, и наблюдать станет неинтересно. Какой в этом смысл, если нет элемента непредсказуемости?
