– А может мы все не будем на это смотреть, а? – просит Санаду.
– Ну почему же? – хмыкает Мара. – Вспомним прошлое. Пусть наша дорогая Клеопатра узнает, что ты любишь. Я бы и так могла её всему научить, но почему бы не воспользоваться случаем?
– Мара! – осаживает её Санаду, но она только смеётся.
– А что такого? – её сумрачный взгляд направлен на меня. – Санаду, я как никто знаю твои тайны, слабости, предпочтения. Всё, что ты любишь.
И она накладывает ладонь на явно любимую ею часть тела. Санаду дёргается, чуть не выпускает нас из рук, но тут же прижимает меня к себе крепко-крепко, Маре оставив лишь руку.
Засмеявшись, Мара оглядывает их парную иллюзию:
– Не строй из себя недотрогу, я правда лучше всех знаю, что и как ты любишь.
– Пожалуйста, хватит! – резко просит Санаду.
А Мара только посмеивается. И это ясно даёт понять – ничего она на самом деле не знает и не понимает. А техничному исполнению может обучиться каждая.
Видимо исключительно чтобы добить Санаду, иллюзия показывает и меня с ним в постели.
К счастью, я могу абстрагироваться от самых смущающих обстоятельств, а Мара… в этот раз Мара соглашается, что нам надо не на это всё глазеть, а зажмуриться и отстраниться от происходящего, чтобы иллюзия скорее исчезла.
И хотя Мара не рычит, не бросает на меня грозные взгляды и обходится без комментариев, теперь мне за свою жизнь как-то тревожнее. Такое чувство, что лишь теперь, посмотрев на меня и Санаду в интимный момент (возможно, в сравнении с двумя другими), Мара понимает, что я не просто временная замена ей, не развлечение, а выбор Санаду.
Глава 49
Идём дальше. Потому что выбора нет. Мы и поляны пробуем обыскивать, и испытания проходим: Санаду какого-то гопника земного грызёт, на Мару снова Танарэс прыгает, мне могилу родителей показывают с нынешним годом в датах смерти. Ещё какое-то собрание Неспящих наблюдаем, на котором Маре агрессивно выговаривают за то, что она Санаду не может на их сторону перетянуть и потому бесполезна ордену. Потом иллюзорный Санаду к незнакомой рыжей от нас уходит. Властители кантонов передают ему обязанность заниматься всеми их документами. Мару отправляют эмиссаром в непризнанный мир. Эдмунд – сенешаль Санаду – решительно увольняется. Могила Санаду преграждает нам путь.
В общем, «развлечений» хватает, минуем их с разной скоростью, но в каждой иллюзии ощупью пытаемся отыскать выход.
Выход не нащупывается. Никак. И мы идём дальше.
Идём.
Время тоже идёт. А с ним утекает магия из кристаллов. Капля за каплей – ощущаю это вместе с Санаду. Такое противное сосущее чувство внутри. Мир выцветает, а мышцы наливаются тяжестью, кости становятся хрупкими, сердце бьётся медленнее.
Оглядываясь, вижу, как стекленеют его глаза и застывает лицо, уже не просто бледное, а сероватое.
Дрожат его пальцы.
И каждый шаг даётся со всё большим трудом.
– Мы сдохнем здесь, – почти шепчет Мара, и пространство тропы усиливает и множит её слова, они доносятся отовсюду, повторяются.
– Оптимистичнее, пожалуйста, – вяло просит Санаду.
Его ободряющие слова тонут в мёртвой тишине.
Я шагаю впереди, тяну его за собой, он тянет Мару.
Шаг за шагом.
Возможно, это бессмысленно, но сдаваться не собираюсь, буду тащить их до победы или безвозвратного поражения.
Голод вампиров не похож на обычный физический голод человека – это чувство глубже. Оно не просто обостряет запахи и звуки, не просто будит жажду, оно вызывает зуд в ногтях, заостряет зубы. Выворачивает. Испепеляет. Замораживает. Ты словно отстраняешься от тела, а оно действует само по себе – движется дальше, ищет источник питания.
Первой сдаётся Мара. Или не сдаётся, а просто пытается сэкономить немного сил, но тут не докажешь – она падает на тропу и выдыхает:
– Я больше не могу.
Санаду, не отпуская моей руки, присаживается на корточки:
– Мара, соберись.
– Я не хочу умирать, – бормочет она. – Не хочу перерождаться в полностью энергетическое существо. Мне нравится моё тело, нравится жить, чувствовать…
В её голосе появляются слезливые ноты.
Я возвышаюсь над ними обоими, стискивая ледяные пальцы Санаду, удивляясь тому, как блекнут разметавшиеся по тропинке рыжие пряди Мары.
– Ты и не станешь высшей, – устало «утешает» Санаду. – Точнее, если станешь, то будешь такой недолго, ведь приемлемой еды тут нет.
Ресницы Мары вздрагивают, в теле появляется напряжение.
Без подпитки магии вампир не просто умирает, он перерождается в высшего вампира, теряя физическую составляющую и впредь может её формировать только из энергии, словно манекен или марионетку, которой управляет своей волей. Довольно унылая жизнь, если подумать, хотя и является пиком силы для данного вида.
В мире без магии высшему вампиру нужны жизни других созданий для поддержания новой формы существования.
Но Санаду лукавит: нас здесь трое, и в случае перерождения мы с голодухи кинемся друг на друга. Хотя скорее выживет первый обратившийся и закусивший остальными, но если дану исполнят обещание и последний выживший не покинет лабиринт, он здесь развоплотится от голода.
Так что впереди нас могут ещё и гладиаторские бои на выживание ждать.
– Клео, возьмись за мой рукав, – просит Санаду.
Я перехватываю его рубашку и освобождаю пальцы. Вздохнув, Санаду закидывает Мару себе на плечо. Придерживая её за ноги, выпрямляется и перехватывает мою руку.
Идём дальше.
***
Санаду шагает несколько механически, я – более уверенно. Возможно потому, что я недавно обращена, и мне требуется меньше магии? Или правда Антоний помогает? Но мне действительно легче идти – есть, с чем сравнивать, я ведь через кровь ощущаю усталость Санаду.
Впрочем, у него такая отягчающая тушка на плече висит. И ведь не бросишь – сама Мара не доползёт.
А было бы здорово, будь это испытание на командный дух: раз своих не бросаете даже в самый тяжёлый момент, то вот вам конфетка – спасение.
Ещё было бы замечательно получить помощь от Антония. В конце концов, должна же быть у него совесть: мы в эти неприятности попали из-за него!
Совсем из фантастического: Марк Аврелий прибежал бы к нам, показал выход. Но он не собака, чтобы учуять хозяйку и найти.
А ещё…
– Санаду, ты ничего не хочешь рассказать? – хрипло спрашивает Мара.
Я чуть сбиваюсь с шага, но тут же выравниваюсь, продолжая тянуть его за собой.
Санаду молчит.
