Прижавшись к стене, Диана напряженно вслушивалась, как девицы делят найденный жемчуг и считала секунды до того мига, когда они веселой стайкой вывалились из зала.
Едва ли не на четвереньках, деля найденные жемчужины и огрызаясь.
Они пошли по жемчужному следу, словно птицы по рассыпанным крошкам. Ни в одну голову не пришло даже и мысли, что тут что-то не так, они смеялись и радовались каждой найденной жемчужине. Диана проводила их взглядом; ей стало ужасно неприятно и стыдно за них , таких, за то, что князь видит женщин именно такими.
«Как же он может любить женщин, — с горечью подумала она, — если они ведут себя как животные. Одна была как человек, но отчего-то хитрый и подлый. Бедный Эван… ни ласки, ни нежности. Только жадность, хитрость и расчет!»
Тихо проследовала она за девицами и увидела, как они носились по песку, отыскивая жемчуг. Наступающее море уже лизало их башмачки, трепало подолы их платьев, но охота захватила их настолько, что они с радостным визгом бросались в наступающие волны — и выныривали, радостные, демонстрируя добычу.
Они удалялись от края бассейна все больше, плавая в наступающих волнах уже там, куда Диана не доходила, жадность велела им искать в песке, и на поверхность воды то и дело всплывали их платья, которые мешали в поисках, и которые самки скидывали с себя.
Скоро их веселые голоса зазвенели у самого выхода в море, и Диана вздохнула с облегчением глядя, как одна за другой ее соперницы протискиваются на волю, чтобы исчезнуть навсегда.
— Ирментруда Диана?! — услышала девушка за своей спиной изумленный и разгневанный голос Эвана.
Она обернулась и встретилась с его гневным взглядом.
— Зачем же ты, — только и смог вымолвить Эван. Он смотрел, как его самки уплывают, но вслед за ними не спешил. Это придало Диане уверенности; раньше она хотела солгать, расплакаться, как Ирка делала. Но здесь и сейчас она почему-то передумала.
— Что не так? — холодно произнесла она, сжимая суковатую палку. — Я отпустила их на волю. Они вполне счастливы.
— Это были мои женщины! — прорычал князь, ощерив крепкие зубы.
Диана лишь пожала плечами.
— Странный ты, князь Эван, — произнесла она. — Мечтаешь о верности, а сам верным быть не готов? Мне верным? Я тоже хочу, чтобы ты любил одну лишь женщину — меня. Я избавилась от соперниц, очистила в твоем сердце место для себя — чем ты недоволен?
Эван молча, изумленно хлопая глазами.
Но из-за его спины выступил Леонард, и он был не менее изумлен.
— Диана, — выдохнул он, тараща глаза, — а ты где… взяла это?!
И он указал на черную палку в ее руках.
Диана растерялась.
Она оглянулась беспомощно, словно надеясь увидеть старуху, вручившую ей эту палку. От нее поддержка не помешала бы! Почему она ушла, оставила Диану саму объясняться с братьями?!
«Подумают еще, что я эту палку отняла, — почти с отчаянием подумала Диана. — Ведь рассказывала же она, что Ирка ее кусала и топила! А вдруг они про меня тоже самое подумают?!»
— Мне-е-е, — неуверенно проблеяла она, крепче сжимая черную лозу, — мне ее дала ваша матушка.
— Что ты сказала?!
Ярость мгновенно наполнила глаза Эвана, и Диана тут же растеряла последние крохи уверенности. Слова старухи «Ирментруда имеет право делать все, что ей вздумается» растаяли в ее ушах, и девушка поспешила оправдаться.
— Я правду говорю! — закричала она. — Эти… женщины напали на меня, хотели изуродовать и отнять колье, а она их напугала, а мне дала этот посох и велела всех их из дому прогнать…
— Как она напугала их? — в отличие от Эвана, Леонард был спокоен. Преувеличенно спокоен и сосредоточен, словно хотел рассмотреть что-то очень маленькое, ускользающее из поля зрения.
— Она шипела! А они называли ее Великой Старухой, — ответила Диана уныло. Только сейчас до нее дошло, как нелепо и неуважительно звучат ее слова. Вряд ли драконы будут в восторге от того, как она называет их мать.
Но драконы не стали кричать, обвиняя Диану во всех смертных грехах. Они в изумлении рассматривали витой посох в ее руке — черный, выглядящий по-металлически массивным, поблескивающий белыми царапинами на черной коре.
— Этого быть не может, — повторил Эван, потрясенный. — Как?!..
— Я правду говорю, — ответила Диана, не много осмелев. — Она сама мне его отдала. Я не отнимала у нее эту… палку.
— Ты б и не смогла, — мягко ответил Лео. В его голосе вскипало ликующее изумление. — Наша мать мертва вот уже лет… сто?
Теперь настала очередь Дианы изумляться.
— Что?! — выдохнула она. — Мертва?! Этого быть не может! Они же ее видели тоже, они же напугались!.. — она беспомощно оглянулась на воду, в которой исчезли остальные девушки. Вернуть кого-то из них, чтобы они подтвердили правдивость ее слов, было невозможно. — Может, это кто-то сыграл со мной злую шутку? Я же не знаю никого здесь, меня обманули!
— Нет, — Эван осторожно коснулся посоха. — Тебя не обманули. Посох-то настоящий. Я помню на нем каждый скол, каждую отметину. После ее смерти его не смогли отыскать.
— Как это?! — выдохнула перепуганная Диана. Руки ее, сжимающие палку, тряслись, и Эван положил свою ладонь поверх ее дрожащих пальцев и крепче прижал их к черному дереву.
— Мать иногда являлась призраком в замок, — задумчиво ответил Эван. — Распугивала самок… но посоха своего не предлагала никому. Мы думали, его в море унесло… Да так, наверное, и было. Но он вернулся — вещь-то волшебная. Мама, верно, до сих пор не сообразит еще, что мертва... Ходит по дому, забоится о нас…
— Погибла внезапно, — пояснил Леонард, и Диана ахнула:
— Гладкая Ирментруда погубила ее! — выкрикнула девушка. — Ирина! Она говорила, что они передрались, и…
Лео снова кинул.
— Да, — подтвердил он, не вдаваясь в подробности и всем своим видом показывая, что не хочет развивать эту тему. — Так и было. Вот видишь, никто тебя не обманывал. Ты просто встретила призрак. И она почему-то тебе поверила и взяла под свою опеку. Как и нас.
Диана была потрясена настолько, что ноги ее не держали. Она выдохнула, но вздохнуть не смогла, и ей пришлось присесть на мокрый валун у самой кромки воды.
— Она еще что-нибудь говорила? — спросил Эван, буравя девушку взглядом. В его чертах выписалось мучительное, просящее выражение.
«Наверняка он чувствует себя виноватым в ее смерти, — подумала Диана, глянув в лицо князя. — Мать-то погибла по вине его любимой Ирментруды… а он, хоть и был зол, все равно ее простил. Приблизил к себе. Все равно делил с ней ложе, наверное, даже раскаиваясь в своей мягкосердечности. Эван, и ты хочешь сказать, что не ведаешь любви?!»
— У тебя ее глаза, — заметила Диана. Эван мигнул, и она заметила, как на ресницах его блеснули слезы. — Она хотела, чтоб ты верил мне. Чтоб вы оба мне верили, — она перевела взгляд на Леонарда. — Обоим вам она хотела бы такой же веры и такой же любви, какая связывала ее с вашим отцом. И верности. Она хотела, чтоб я вам верна была… а не как Ирина. Она мне рассказала о ней. Ты любил ее, Эван, а мне говорил — любви нет.
