И Лео — неугомонный юнец! — щуря злые темные глаза пришел, и притащил свою Ирментруду, Диану. Эван невольно облизнул пересохшие губы, припухшие от ночных поцелуев, скользнув взглядом по фигуре женщины, обнятой волнующимися шелками.
Девушка была чудо как хороша. Высокая, стройная, чистая. Ни чешуйки лишней. Волосы светлыми прядями рассыпаны по плечам. Плечи перехватывают золотые браслеты. В руке — черный посох.
Диана стояла ровно, подняв голову, свысока глядя на соперницу, которая прикрывалась маской добродетельной стыдливости. Да, эту девушку трудно променять на другую. Эван снова почувствовал неясное томление, желание скинуть душные одежды, окунуться в морские волны, освежиться, заключить в объятья мягкое женское тело и слиться с ним воедино в танце любви.
Посмотрел — и взгляд отвел.
Да, эта женщина хороша и сладка. Она покорна и прекрасна. Но чего-то не хватало в ее нежном образе. Капли горечи недоставало, которая оттеняет сладость.
«Конечно, ничто мне не помешает потом навестить ее постель, — подумал Эван, вспоминая ее поцелуи на собственном члене и дрожа, как подранок. — Но сейчас я должен послушать, что скажет Ирина… Зачем она пришла?»
Хитрая Ирментруда вползла в тронный зал. На ней было какие-то темное, невнятное вдовье платье, и покрывало укрывало волосы, но Эвану она показалась прекраснее и желаннее всех. Загорелся на руке огнем застарелый шрам, который оставили ее острые зубы.
Ирина прятала глаза, словно самая покорная и смирная Ирментруда, и Эван с трудом удержал себя на месте, на троне, хотя ему хотелось кинуться к ней, обнять ее, стиснуть, прижать к своему сердцу.
— Зачем ты явилась, женщина? — нарочито суровым голосом произнес Эван, и Ирина подняла на него взгляд.
— Я пришла к тебе, князь, — ответила она смиренно. — Разве ты не скучал обо мне, разве ты не хотел этого? Я вот скучала и помнила о тебе каждый миг…
— Ложь! — выкрикнул Эван, и это слово радостной дрожью пробежало по телу Дианы.
«Конечно, ложь, — думала она, разглядывая гладенькое личико соперницы. — Посмотри на ее сладкую, лживую ухмылку, посмотри в ее глаза, которые похожи на пуговицы! Скучала она каждый миг?!»
— Скучала? — удивленно произнесла Диана. — А мне вот… видения показали, что ты с удовольствием кувыркаешься в объятьях Звездного. Я даже знаю, как его зовут. Его имя тут каждый знает, думаю. Андреас — так его зовут. И ты легла под него не потому, что он тебя принудил. Нет. Ты хотела этого. Именно этого самца. Так о какой тоске по князю ты говоришь?
Ирина подняла глаза.
На ее лице застыла все та же покорная, умиротворенная улыбка, а глаза сверкали хитро, жестко.
— Ты же знаешь, что драконы не спрашивают согласия самок, — ядовито произнесла она, глядя прямо в лицо Дианы. — Они — господа, они — повелители, они просто берут свое, когда им хочется. Можно сопротивляться, но скоро силы иссякнут, а дракон полон мощи, как бездонный колодец. Он все равно победит и возьмет свое. И разве можно под ним не испытать блаженства? Разве можно не испытать страсти в его объятьях? Это же мужчина; только мужчина может сделать женщину счастливой, — пела Ирина нежным голоском, с придыханием. Надо же, как старается! Какие дифирамбы выводит! — Но даже когда мне было очень хорошо, я вспоминала, что может быть лучше. Только в объятьях князя — лучше. Поэтому я пришла к нему.
«Ты посмотри, какая подлиза! — потрясенно подумала Диана. — Теперь ясно, почему Эван к ней так тянется! У нее язык без костей, и как она льстить умеет! Не о подарках говорит и не о нарядах, а о нем, нахваливая его, как фанатик — бога! Конечно, среди прочих рыбешек она выгодно выделяется! Где ж так врать научилась?! Я-то видела, как она Андреаса окрутила… Андрея. Тогда еще — моего Андрея».
Воспоминание больно ранило ее сердце, прожгло разум. Не вынеся этой льстивой, гадкой, гладкой лжи, Диана, подобрав юбки, рванула со ступеней вниз, к стоящей у подножия трона Эвана Ирине.
Подойдя к ней близко-близко, крепко сжимая посох, она заглянула в ее притворяющиеся, бессовестные, прочные глаза и зашептала так, чтобы слышала ее одна Ирина, горячо, будто ее душа горела:
— Не думай, что ты сможешь обмануть меня хоть на миг! Я тебя знаю; я помню все. Я не забыла, как ты, забавы ради, отняла у меня Андрея. Я знаю, что ничего не значила для него, но ты!.. ты нарочно его соблазнила, чтобы причинить мне боль и посмотреть, как я буду корчиться, потеряв любимого. Тебе это доставляет удовольствие, да?
Ирина смотрела на соперницу, усмехаясь. Ресницы дрожали от сдерживаемого смеха над ее глазами.
— О, да, — прошептала она так откровенно и так страстно, что казалось — от черного яда, сочившегося из ее слов, воздух жжется. — Мне очень понравилось смотреть, как ты корчишься. Такая юная, такая невинная… оставленная любимым ради банальной похоти… Мне очень понравилось чувствовать себя сильнее тебя. Сильнее твоих чувств, сильнее твоих жертв, сильнее твоей молодости и чистоты. Мне нравилось чувствовать, что ты не нужна. Что ты никто. Что нет в тебе ничего особенного. И я сделаю это еще раз; понравился тебе князь Эван? Я чувствую, что понравился. Но я поклялась, что всех мужчин, что обратят на тебя внимание, я заберу себе. Не позволю им тебя любить. Ни единому.
— За что?
Диана могла задать только этот вопрос, потрясенная лютой ненавистью, сквозившей в голосе Ирины.
— Просто потому, — отвечает та, — что мне так хочется. Потому что я так могу сделать. Потому что ты чувствуешь боль. Я нашла себе игрушку, и играть буду по своему вкусу. Буду мучить, буду трепать, буду кусать и терзать, пока мне не надоест, пока рот мой не насытится твоей кровь. Я отниму у тебя все дорогое тебе и испорчу. Я каждый твой вздох превращу в боль. Эван мне не нужен, тут ты права; самки не умеют любить! Но он — мой, и моим он останется навсегда! И я ему не позволю испытать счастье с тобой.
— Ты никогда не станешь для Эвана дорогой и особенной, — в тон ей ответила Диана, хотя внутри нее все дрожало, и слезы были готовы хлынуть рекой. — У таких, как ты, не родятся драконы. Только ущербные Звездные. Потому что ты сама, наверное, рождена от Звездного колдуна. Кровь дурная, холодная и прогнившая, как у мертвой рыбы.
Эти слова, словно точная стрела, нашли незащищенное место в душе Ирины. Та с рявканьем кинулась на Диану, но та выставила вперед черный посох, и коварная драконица отшатнулась в страхе.
— Что, узнаешь палку, которая намяла тебе бока? — усмехнулась Диана, увидев в глазах соперницы страх. — Подожди же, она еще не раз распишет тебе спину, если сунешься ко мне.
— Где ты взяла ее?! — выдохнула Ирина, переведя дух.
— Великая старуха мне отдала этот посох, — ответила Диана язвительно. — И меня признала хозяйкой дома, а не тебя. Тебя дух матери драконов велел гнать взашей, и я тебя прогоню!
От зависти и злости у Ирины перекосилось лицо.
Она считала себя уникальной; самой умной из самок, самой достойной, не рыбой, но равной драконам. Жестокая? Что ж, мир полон жестокости. И мать князей знала это как никто другой.
