— Дай и мне посмотреть! — взвился Андреас. — Я хочу своими ушами слышать все то, что ты тут говоришь! Она не могла говорить обо мне такое! Я был у нее первым, она любила меня, я в этом уверен! Она готова была подарить мне свою жизнь! Не может быть, чтобы она говорила такие вещи обо мне! Дай сюда это зеркало!
— Ирина выбросила его, — сухо ответил Итан, довольный тем, что ему удалось раздразнить Андреаса. — И лишила меня возможности видеть, что там происходит… А я очень хотел бы знать, что еще говорит эта Ирментруда! Надо же, сколько хитрости скрыто под невинной оболочкой!
— Стерва! — шипел Андреас, стискивая кулаки. — Решила опозорить меня!.. Мстит за то, что я ее бросил!
Итан удивленно вздернул брови.
— Самки из того мира и такое умеют делать? — спросил он. Андреас хмуро кивнул:
— Самки того мира ничем не отличаются от мужчин, — ответил он. — Они чувствуют так же, они способны любить, ненавидеть, желать, мстить…
— Как интересно! — воскликнул Итан. — Какое чудо! Андреас, ты должен сделать так, чтобы эта самка к нам попала. Я хочу посмотреть, что это такое.
Андреас яростно сплюнул.
— Легче другую притащить, — грубо сказал он, — из того же мира, чем эту раздобыть. Как я проникну во дворец князя? Забыл разве, — голос Андреаса стал язвительным, — что они не очень-то нас любят, и при любом удобном случае готовы порвать на части?
— Это-то как раз не проблема, — ответил Итан. — Ради такого случая я готов тебе дать самую большую звезду и магический артефакт, в подарок князю. Заведешь обычный разговор, вроде как хочешь обменять подарок на камень от Сердца Кита… и заодним сделаешь так, чтобы они выкинули эту девку в море. Там я ее подберу.
Итана колотило от нетерпения. Он так сильно хотел обладать Дианой, что его просто ломало и корежило, как от сильной болезни.
— Зачем она тебе? — Андреас брезгливо пожал плечами. — Какая-то глупая, ничего не стоящая девчонка?
— Хочу наказать ее, — ответил Итан, и глаза его ярко блеснули, как гранаты в свете огня. — Примерно наказать… чтобы не смела рассуждать о дождевых червях… Или тебе такое сравнение даже льстит?
— За это я вырву ей язык! — вскипел Андреас, но Итан тряхнул головой.
— Ты не посмеешь и пальцем ее коснуться, — ласково и страшно произнес он. — Она моя, Андреас, помни об этом! Я хочу посмотреть на эту игрушку, пока она будет целой.
— Раз так хочешь заполучить ее, — огрызнулся Андреас, — то иди и возьми сам!
— Не выйдет, — тихо рассмеялся Итан. — Мне не к лицу унижаться и просить драконов о чем-либо, а вот тем, кто соперничает с дождевыми червями…
— Достаточно! — взвыл Андреас. — Хватит! Я притащу тебе эту девчонку!
***
Андреас метался по крохотной комнатушке перед тронным залом князя Эвана. Там его заперли на все время ожидания, и он ждал — чего?.. Когда Эван натешится с этой бледной курицей, с этой Дианой, и явится послушать, что там может ему Андреас предложить…
Неслыханно!
Андреас почти растерзал ветвь серебристой омелы, ее оборванные листья усыпали пол под его ногами. Он еле сдерживался от того, чтобы переломить ее напополам, ее хрупкий стебель изгибался в его руках, и тогда Андреас вспоминал, что останется без защиты, и драконы его просто растерзают. А омела пела им таинственную песню, убаюкивающую их кровожадность. Хочешь усыпить дракона? Качни веткой омелы над его головой. И он не тронет тебя.
Ветка большая; сразу видно, что дерево, на котором она росла, было могучее, сильное. Интересно, что стоило Итану вырастить это чудо? Сколько он потратил сил? И отчего так легко отдал омелу в дар драконам? За девчонку? Тоже пал жертвой нежной кожи и мягких волос?..
…Драконы любят запах листьев омелы…
Стена, отделяющая Андреаса от тронного зала, вдруг раздвинулась, как ширма, и тот был ослеплен светом и блеском. Рукой с омелой он прикрыл глаза, чтобы свет не резал их, и голос князя — глубокий, каким и полагается быть голосу князя, — пророкотал:
— Зачем ты пришел, Звездный, и что означает твой дар?
Князь унюхал омелу.
У драконов тонкий нюх, а вот Звездные и этого драконьего качества лишены. Драконы говорят — омела пахнет солнечными лучами и вечерними закатами, счастьем и беззаботным детством. Поэтому они так любят омелу…
— Не бойся, — милостиво произнёс Эван. — Подойди ближе.
Андреас, щуря уязвленные светом глаза, глянул на трон и снова зажмурился; князь явился к нему во всем блеске.
Сияли его приглаженные черные волосы. Блестели шелка его одежд, расшитые жемчугами. Горели темным льдом его серые глаза.
Но ярче его красоты, его великолепия, его молодости и драгоценностей сияла женщина в его руках. Та, что лежала без сил на его груди, томно постанывая. Эван перехватил ее за горло, привлек себе, прижал ее спиной к себе, и пальцы его расслабились, замерли на ее белоснежной точеной шее цвета слоновой кости.
Андреас даже замер, пораженный внезапной красотой этой женщины — той, о которой он отзывался с таким пренебрежением и чей образ хранился в его памяти как белое бледное пятно.
Тогда, давно, с ним, она была блеклой, бесцветной, жалкой и бледной. Теперь, под ласкающей рукой дракона, она была полнокровной, яркой и прекрасной, как распустившийся цветок гибискуса. Алые шелка ее богатых одежд, расшитых золотом, клали яркие блики на ее щеки, чуть тронутые испариной, отчего казалось, что ее розовая кожа с глянцем, как кожица сладкого плода.
Ее светлые волосы были небрежно рассыпаны по плечу князя, бесстыдно ласкающего ее на глазах у онемевшего звездного, дрожащие ресницы опущены, нежные губы, чуть тронутые румянцем возбуждения, раскрыты, и из них рвется стон вожделения.
Нет, не так — стон возбуждения и желания, бессовестного и ненасытного.
Девушка, лежащая на груди князя, была почти без сознания от наслаждения. Его рука ласкала ее, поглаживала по груди, очерчивая пальцами напряженные соски, по животу, и тогда глухие стоны усиливались, девушка, не раскрывая глаз, тянулась к князю и отыскивала губами его губы, чтобы хоть немного утолить свою жажду.
Она тянулась к Эвану бесстыдно и просто, словно в поцелуе, который она от него хотела получить, заключен был смысл всей ее жизни, и ничего важнее не было.
И в этом было столько искреннего желания и покорности, что Андреас непроизвольно облизнулся, ощущая прилив крови к члену. Сейчас он не назвал бы эту женщину блеклой и скучной; сейчас он с удовольствием поимел бы ее, чтобы услышать это пресыщенный наслаждением мучительный стон… посмотрел бы, как заалеет ее лицо от его ласк, почувствовал бы ее покорность и усталость под своими ладонями…
Усталость, которую она испытала после занятий любовью с ним…
Измученная его членом… покорная его силе и его ласкам… красивая рабыня… Затраханная, полная его семени, пахнущая его запахом, измученная и истерзанная его руками…
