Она надвигалась медленно, но неумолимо, разевая зубастую пасть. С чудовищных клыков яркий, как капли янтаря, капал яд, смертоносный настолько, что умирали травы и побеги черной лозы, на которые он попадал.
— Ты умрешь сегодня, — шипела Ирина, извиваясь, раскидывая хвостом песок, — а я останусь жить! Я примерю твою корону, ха-ха, и найду слова, которые помогут мне вернуть Эвана! Я буду сильнее всех! Я! Я! Я!
— Никогда!
Мысль о том, что эта гадина способна обмануть Эвана и втереться к нему в доверие, больно ранило Диану. Да еще и ребенок… Драконы гладили и ласкали ее живот, словно в нем было заключено самое огромное их сокровище. Они уже любили его; они уже радовались ему и пытались дать самое лучшее — хотя бы опосредованно, через мать, что нежится под магическим тропическим солнцем и ест самые сладкие спелые плоды.
Диана подумала о том, какую боль причинит Эвану то, что это ребенок никогда не родится. Она поняла, в какой мрак погрузится его душа, когда он потеряет и ее — невероятное чудо, вымоленное им у магии. Все ради того, чтобы эта кривоногая жадная самка, дочь змеи и жабы, потешила свое алчное сердце?!
— Никогда ты не добьешься этого!
Никогда — как это долго. Как сильно сказано!
Гибкий побег черной лозы отломился под ладонью Дианы очень просто, и в ее крепко сжатых пальцах окаменел, застыл, твердый и прочный, как металлический прут.
Змея неуловимым броском кинулась вперед — и раскрытой пастью напоролась на неловко выставленное вперед оружие Дианы. Девушку отбросило, а змея замотала головой с пастью, изодранной в кровь.
Диана даже не почувствовала удара; через миг она снова была на ногах, снова выставив свой прут вперед. Первая удача ее вдохновила, и сердце ее билось ровно и сильно — так, как и полагается биться сердцу сражающейся самке дракона. Сражающейся за свою жизнь, за свою любовь и за плод, чье право жить, пожалуй, она отстаивала сильнее всего.
— Они мои! — выкрикнула она, потрясая своим прутом. — Эван и Лео мои, слышишь ты?! И ребенок этот родится! Обязательно!
Диане показалось, что в душе ее, вспыхнув, словно рождающийся Феникс, взмахнул яростными крыльями дракон, жар от его дыхания побежал по жилам, изничтожая кровь и наполняя сосуды вместо нее — раскаленным металлом.
Змея снова кинулась, но к ее удару Диана была готова. Ее рука стала твердой, точной, а удар молниеносным и точным, таким, что прут лозы согнулся в воздухе, будто был живым и полным соков, а металлически жестким.
От его хлесткого удара, встретившего змею, с треском лопнула чешуя и один глаз гадины, воздух порвался с треском, и змея отпрянула с человеческим воплем. Она каталась и извивалась, кровоточащая пустая глазница забилась песком, и только ярость дала чудовищу сил подняться и снова кинуться — но теперь уже затем, чтобы зубами ухватить прут и перекусить его, превратив во множество мелких бесполезных обломков.
Безоружная Диана отступила; сердце ее билось все так же спокойно и отважно, не допуская ни мига слабости, ни тени мысли о смерти. Пока жива — надо драться! Надо сопротивляться, надо…
— Я знаю каждую мысль, — прошипела змея изодранным, окровавленным ртом, — что рождается в твоей голове! Но тебе не поможет ничто!
Она пошире разинула пасть — огромную, все так же пугающе-зубастую, — чтобы наброситься и целиком проглотить Диану, — но тут свистнули черный крылья, ослепительный звездно-черный дракон сшиб ее в броске и вцепился зубами в змеиную шею, стараясь перекусить позвонки, и оба они, сплетясь в смертельной схватке, кубарем покатились в море.
Ноги не держали девушку; у Дианы подкосились колени и она упала, тяжело дыша. Только сейчас она заметила, как ноет рука, нанесшая пару сокрушительных ударов Ирине. Саднила содранная в кровь ладонь, но страха все так жене было, и желание драться не утихло.
Диана кое-как поднялась, подбирая невесомые полупрозрачные полы своей одежды. В море, недалеко от берега, два огромных чудовища, избиваясь, лупя хвостами, сражались, взбивая изумрудные волны в белую пену. И один из них — черный дракон, — не Лео. Это Диана поняла каким-то непостижимым шестым чувством, не узнав в очертаниях дракона ни единой приметы Лео. Не тот запах, не та форма чешуи, ярко вспыхивающие звезды — словно ограненные бриллианты… и чужой голос, рычание, яростное и неистовое.
Это был какой-то другой дракон, незнакомый; он протиснулся в дыру в разбитой, разломанной крыше и свалился вниз камнем, атакующим соколом — быстро, неудержимо.
Черная корона на расцветшей лозе осталась нетронута и им.
Она сияла в лучах магического тропического солнца, словно лозу только что пролил дождь, и ее листья раздвинулись и тянулись к свету, как руки. Руки, в которые только-то и надо было, чтобы вложить драгоценный волшебный камень, Сердце Синего Кита…
Но черный дракон не взял ее.
Корона была ему не нужна.
Он вступился — смело и одержимо, не раздумывая ни минуты, — за жизнь Дианы, и теперь его зубы терзали и рвали тело змеи, что обвила его своими кольцами и старалась задавить. Но кроме зубов у Дракона были еще и когти, и он рвал ими нежно-белое змеиное брюхо, добираясь до ее сердца.
Над белым песчаным берегом раздался жуткий вой, набегающие волны и белая пена окрасилась алым, и Диана изо всех сил зажмурилась и закрыла лицо руками, понимая, что все кончено, и что навалившаяся тишина обозначает, что одна из жизней оборвалась.
Тело побежденного унесло волнами; точнее, побежденной — лишь раз в волнах мелькнула змеиная голова с потухшим, остановившимся глазом. Тот, что остался жив, выбирался на берег, вода текла ручьями с его одежды, с черных волос…
И кровь.
Это его кровь окрашивала набегающие волны алым, пульсирующими толчками выплёскиваясь из глубокой раны на животе. Диана рванула изо всех сил к спасителю, но не успела его подхватить — он рухнул в набегающие волны, в мокрый песок, и она, подоспев к нему, перевернула его, положила его голову себе на колени, чтобы набегающие волны не мешали ему дышать, пригладила его черные волосы.
— Все… напрасно… — выдохнул дракон, зажмурив глаза. Лицо его, красивое, с точеными правильными чертами, было бледно, губы бескровны. — Ах, как коротка жизнь!
Он внезапно рассмеялся, показав острые клыки, и тут же сморщился, прижимая руку к мокрой одежде, к разорванному животу. Сквозь его стремительно бледнеющие пальцы текла рекой кровь, и Диана взвыла, прижав и свои пальцы поверх его, но мужчина лишь качнул головой:
— Не поможет, — выдохнул он рваными толчками. Его начал бить озноб, нос заострился, скулы обтянуло кожей, и он внезапно раскрыл темные, жгучие, слишком живые глаза. Словно тело умирало, а тело и разум — нет. — Рана затянулась бы. Но яд этой гадины поражает сильнее клыков. Еще минута — и я умру. Ах, как жаль, как жаль…
Диана беспомощно оглядела умирающего, не зная, как ему помочь.
— Кто ты? — произнесла она, склоняясь над ними, и слабая улыбка скользнула по его губам.
