Матушка, конечно, поинтересовалась у дитяти, что с нею произошло. Ворчливо и язвительно, по своему обыкновению.
На грубоватую заботу о себе Жирная Жанна огрызнулась и соврала, что ненароком упала с лестницы. Ей было стыдно признавать, что это слабая нюня-Ивон ее так отделала. К тому же ей тогда уж пришлось бы и признаться в своих талантах, а Жанна не спешила этого делать.
И мать в эту безыскусную ложь поверила.
Вольдемар был хитрее и проницательнее матери; он-то видел, что это никакой не ушиб, и что Жанну здорово потрепали, но молчал о своих догадках. Он хорошо знал свою матушку и тоже очень ее любил. Она была из тех людей, которые предпочитают делать вид, что проблемы нет, если о ней никто не говорит. Если б он раскрыл рот и поведал ей, что Жанну поразили магией, и рана ее достаточно серьезна – вероятно, острые когти сокола оставили царапины на костях несчастной страдалицы, – то мать разразилась бы слезливыми причитаниями и начала бы хвататься за сердце, слабея здоровьем и помирая.
А так – все ведь хорошо, не так ли?
И потому почтительный любящий сын смолчал.
И в этой семье воцарилась идиллия.
По крыше забарабанил дождь, мрак и упругие длинные холодные струи воды лизнули окошко. На столике Вольдемара, прилежно выводящего скрипящим пером буквы на желтоватой бумаге, колыхнулось пламя свечи, и отчего-то стало жутковато. Будто сама смерть глянула одним глазком в маленькую комнатку. Зловещий рокот полился в ночной темноте, словно три тысячи демонов разом зашептали и засмеялись.
Но Вольдемар этого не заметил; самое главное для него было не настряпать клякс на документе. Поэтому он лишь прикрыл свечу ладонью от непонятно откуда взявшегося сквозняка.
Мать, довязав один носок, ловко кинула его Жанне.
– На, – ворчливо произнесла она. – Надевай!
Жирная Жанна, охая и грязно ругаясь сквозь зубы, кое-как натянула на свою толстую пятку носок, пошевелила пальцами, рассматривая материно творение. От усилий и боли у нее на усах, под носом, вспухли яркие капли пота. Все платье ее, темно-бардовое, грубое, простое, но надежное и крепкое, было черно от отвара, льющегося с шеи на спину и на жирную грудь, влажно блестящую в свете камина.
– Не лей много, не лей! – ворчала мать, глядя, как Жанна кладет новый прохладный компресс на свою вспухшую шею. – Попреет платье-то! Расползется! Где я новое тебе возьму?!
Несмотря на состоятельность и крайнюю любовь к детям, матушка была скуповата, и считала, что зря тратить деньги на повседневную одежду не стоит. В этом платье можно и пять лет проходить, если чистить его и штопать!
– Будет мокрым – нитки погниют!
Но Жанна мать не слушала. Она сходила с ума от боли, а отвар приносил хоть небольшое, но облегчение. Поэтому она упрямо шлепала влажной тряпкой по сине-черному загривку, а мать ворчала, мотая головой, браня непослушную дочь.
Матушку на самом деле волновало то, как там Ивон во дворце. Правда-правда. И дело было не только в том, не обижают ли ее там, не морят ли голодом. Ежели обижают – значит, заслужила, резонно полагала матушка. А вот если она позорит честь семьи... это уже худо. Очень худо!
И потому она сама хотела убедиться в том, что Ивон кротко исполняет возложенную на нее миссию. Для того-то мать и задумала вязание; под это монотонное действо она шептала заклятье, длинное, цепляющееся за реальность и сплетающее ее с магией так же, как переплетались нитки в ее работе.
Когда было произнесено последнее слово, матушка зачерпнула из корзинки, стоящей рядом с ней, горсть красных бобов и кинула их прямо в огонь.
Поднялся удушливый вонючий дым, пламя взметнулось, загудело в трубе, и его языки вдруг сплелись в чудесную картинку.
Тьма плотнее прильнула своим чернильным телом к стеклу, по крыше побежал шорох, будто острые когти и длинный чешуйчатый хвост отчаянно цеплялись за мокрую кровлю, но семейство не обратило на это внимания. Мало ли. может, черепица откололась. Вот еще траты! После бури придется крышу чинить!
Вольдемар поднял голову от своей работы. А Жанна прямо-таки прикипела взглядом к волшебной картинке.
– Ну, – грубо сказала мать, – это и есть твои трудные испытания? Этого ты испугалась? Смотри – да они просто в жмурки играют! Надо было самой идти, гусыня ты толстопятая, а не подсылать Ивонку! Сама-то – это надежнее!
Мрак за окном моргнул, сощурил зеленые глаза, похожие на болотные блуждающие огни, всматриваясь в знакомые очертания. В призрачном золотом свете хорошо были видны смеющиеся, разбегающиеся невесты, пестрые и прекрасные, как цветы, и король, которому закрыли глаза плотной повязкой.
Он добродушно и покорно позволил чьим-то шаловливым нежным ручкам повязать на свои глаза повязку, покорно склонив голову. Пара девиц, ухватив его за руки, смеясь, раскрутила его, чтобы лишить возможности сориентироваться, и разом отпустили его, упорхнув.
Ивон тоже участвовала в этой игре. Подхватив тяжелые юбки, она смеялась и убегала от короля вместе со всеми, и мать, поджав губы, сердитыми глазами наблюдала за этой игрой.
По ее мнению, Ивон вела себя просто непотребно!
Скромнее надо быть!
Что это за беготня такая, что за визг и смех?! Ей бы надлежало скромно потупить глазки и молча позволить себя поймать. Юбку, опять же, задирает – а там видны ножки и туфельки, стыд какой! Нет, понятно – если б там Жанна была, и если б она напилась и упала, это было б естественно, чего с нее взять. Но Ивон-то!
– Сколько мы ее учили, сколько воспитывали, – сердито бубнила мамаша, крепко стуча сжатыми кулаками по коленям, – сколько вложено в нее было, а все без толку! Ну, что это за поведение?! Этак она себя с хорошей стороны показывает?! Ей надобно королю поддаваться и уступать! Быть покорной и ласковой! Все ж таки ленивая ты, Жанна! Вот этак задницей перед королем вилять и ты смогла бы!
– Король же не слепой, – подал голос Вольдемар. – То, какой именно задницей вилять перед его носом, тоже имеет значение.
– Молчи! – махнула на него рукой сердитая мать. – Чего пялишься? Забыл, зачем ты тут? Пока смотришь на забавы, свеча горит без толку! А за нее деньги плачены, между прочим!
– Стоит эта свеча полгроша. Дешевая. Дурная. У вас этими свечами два сундука набито, маменька, – недовольно ответил Вольдемар, возвращаясь к работе.
– И что ж с того?! Это значит, тратить их можно без счету?!
– Они скоро склеятся между собой в один большой кусок воска.
– Перетопим и снова отольем! Не твоя это печаль! Твое дело маленькое – написать все в точности в брачном договоре, чтоб король нас и пальцем не смел тронуть! И чтоб мы как сыры в масле катались! Все предусмотреть, до мелочи!
– Да уже все вписал я, маменька, – вздохнул грузный Вольдемар, поднимая тяжелый зад со стула. – Вот, посмотрите. Все предусмотрел. Про семью особо постарался. Ни гонений, ни наказаний, ни казней, ни осуждения.
