Конечно, ее сестра, Жанна не могла пройти этот отбор! Ведь уже на первом же этапе она могла если не умереть, то замерзнуть как следует. А она очень не любила, когда ей плохо. Да и мать, любящая свою Жанну странной, одержимой любовью, вряд ли позволила ей сюда ступить. И это было обиднее всего!
«Ведь я тоже твоя дочь! – горько думала девушка. – Почему же тебе меня не жаль?! За что ты так ненавидишь меня, мама? Чем Жанна тебе дороже и милее? Ты отняла у меня все – право жить в родном доме, право называться твоей наследницей, а теперь отнимаешь последнее – имя и жизнь!»
Девушка склонила голову, пряча неудержимо льющиеся по щекам слезы, и глуша рыдания, рвущиеся из груди. Ей нужно было понравиться Фиолетовому Стражу. Она отчаянно хотела ему понравиться! Хотя бы для того, чтобы он позволил ей пройти дальше, хоть немного согреться, чтобы тело не ломали судороги, чтобы расслабились сведенные плечи.
– Я хочу, – выдохнула девушка, трясясь, – предложить ему себя. Я хочу участвовать в отборе.
– А не задумала ли ты зла, дитя мое? – по-прежнему щуря опасные глаза, спросил фиолетовый Страж.
– Я чиста и мысли мои чисты, – через силу ответила девушка, с трудом стоя прямо, хотя судороги уже мучительно тянули ее поясницу.
– Дай я прикоснусь к тебе, – прошелестела темнота. – Не таишь ли ты в своей одежде оружия или яда?
«Вот зачем омывают и одевают в одну рубашку, – подумала девушка, через силу раскрываясь, словно кого-то хотела обнять. – Чтобы легче было найти кинжал или яд, если вдруг кто-то вздумает его пронести с собой!»
Тут ее ноги коснулось змеиное гладкое тело, и чешуя показалась несчастной обжигающе горячей. Тугое чешуйчатое кольцо обвило ее лодыжку, поползло вверх, по колену. Но девушка не испугалась этого прикосновения; напротив – теплое, живое, оно показалось ей самым желанным, что может быть в мире. Девушка даже застонала от наслаждения, чувствуя, что огромная змея обнимает ее все выше и выше, стягивая все ее тело неестественно теплыми кольцами, и Фиолетовый Страж тихонько рассмеялся, глядя их темноты, как она гладит озябшими ладонями его горячую чешую.
– Да, ты чиста, – прошелестел Страж. Он обхватил девушку так, что свободной осталась только ее голова, обнял по самые плечи, завернул в кокон тепла, и девушка поняла, зачем это делается, зачем этот мороз и долгие разговоры.
«Если б я притаила кинжал и задумала неладное, я б не позволила себя так трогать», – подумала она, и это была последняя ее мысль. Змеиные кольца чуть сжались, над ее головой послышалось долгий выдох, и она ощутила тонкий, едва уловимый аромат ванили и корицы.
После чего сознание покинуло ее, и она погрузилась в сон.
Глава 1. Жирная Жанна
Жирная Жанна праздновала совершеннолетие.
Несмотря на нежный возраст и якобы хорошее происхождение, Жирная Жанна к концу празднования была вдрызг пьяна и растрепана, словно в своем новом нарядном новом платье скатилась откуда-то с глинистого косогора. Ее толстые красные губы были мокрыми и вспухшими от вина и улыбок. Когда Жанна улыбалась слишком радостно, обнаруживалось отсутствие некоторых коренных зубов.
– Я очень красивая женщина, – уверенно говорила пьяная Жанна, вертясь перед зеркалом, любуюсь собой и демонстрируя всем некие смелые па из выдуманного ею танца, крутя толстым животом как танцовщица в похабном притоне.
У Жанны были темные волосы, черные глаза, в которых иногда отражалось то ли безумие, то ли хитрость, а иногда все вместе. Жанна любила повеселиться, как следует выпить и поесть. Еще она любила побрякушки – ну, точно сорока! – и славилась своей жадностью и завистливостью. Не было в округе ни единой родственницы, с которой юная Жанна не попыталась бы хитростью стащить хоть какое-нибудь золотое украшение с тем, чтобы продать его или присвоить себе.
Хитрости Жирной Жанны хватало обычно только на то, чтобы пообещать жертве равноценный обмен. Она делала честные круглые глаза и уверяла, что это вовсе не вымогательство, а честный обмен.
– Матушке моей бы такие сережки, – ворковала Жанна, тиская влажными горячими пальцами мочку несчастной, – на день рождения. А я бы купила тебе в лавке у Юджина другие. Потом.
Жанне не верили и под благовидными предлогами отказывали. Жанна вздыхала и ненадолго успокаивалась. Но вскоре снова начинала искать себе новую жертву с целью обобрать и поживиться.
Ее престарелая мать, почтенная графиня Зинан Уорвик, только вздыхала, глядя на наследницу, и согласно поддакивала.
– Ну, – ворчливо произнесла она, строго глядя на веселящуюся дочь и отчего-то оттирая руки полой платья, словно они были испачканы чем-то липким и вязким, словно смола, – выкинула я Ивонку-то. В каменный мешок. Дальше что? Она, может, и не издохнет там, на холоде. Но если даже сумеет получить то, что тебе надо, то как потом-то ты вместо нее окажешься?..
Эта почтенная дама, широкозадая, неповоротливая и рыхлая, немногим превосходящая по габаритам дочку, Жанну очень любила. Ее любовь была грубой, негромкой и без изысков. Мадам Зинан не ворковала над своим ненаглядным чадом. Она вообще не умела ворковать, только глухо ворчать, как старая дворовая собака. Но зато своей ненаглядной дочери она позволяла делать все, хоть и сопровождала свое разрешение суровой воркотней.
А Жирной Жанне категорически нельзя было позволять все, что ей приходило в ее кудлатую голову.
Дело в том, что у Жирной Жанны была весьма отвратительная наследственность. Мадам Зинан, весьма зажиточная дама, но невысокого происхождения, от небольшого ума и от огромного желания заполучить титул, вышла замуж за графа Эрика Уорвика – нищего, грязного головореза. Граф был дерзок, жесток, груб и дик, словно родился среди отбросов, на самом дне, и не знал человеческих добрых слов. Да и милосердие и благочестие будто б никогда не трогали его сердце.
Он, как и Жанна, любил выпить, подраться, залепить добрую оплеуху своей неповоротливой толстозадой женушке. За свою недолгую семейную жизнь граф сделал Зинан троих детей – наследника Вольдемара, Ивон и младшую, Жанну, – и благополучно отбыл в мир иной с чужим ножом в боку.
Зато Зинан, терпевшая дикого буяна в своем доме достаточно долго, как ей показалось, вздохнула свободнее. И, главное – у ее выводка на плечах, у каждого, расцвела графская метка, герб, вытравленный дикой кровью отца на детской коже, словно узор на муаре.
Знак аристократии. Метка высшего света.
С нею путь в высшее общество был открыт. Как любая мать, Зинан желала своим детям только добра, а добро в ее сундуках таяло, потому что никто, кроме нее самой, в семью денег не приносил.
Жанна, услышав добрую весть от матери, пьяно фыркнула, обдав все кругом брызгами вина, и отерла пухлой ладонью мокрый подбородок.
– Это лучший подарок мне на день рождения! – нетрезво выкрикнула она, и мадам Зинан брезгливо отвернула лицо от мощной волны перегара и пота, распространившейся от красотки Жанны.
