Это была кара, возмездие за все ее грехи.
– А-а-а! – заверещала она, трясясь, как комковатый серый студень на тарелке. – Ради всего святого, пощадите! Не трогайте! Не надо! Я всего-то хотела немного денег! Денег заработать! Трое детей у меня, кормить их надо!..
От дракона пахло плохо. Тяжело, густо, живой еще недавно кровью. В свете чадящих фонарей Зинан рассмотрела угрожающе опущенный меч, светлое лезвие которого было чем-то испачкано. Чем-то темным и липким. Чем-то, что напугало ее своим запахом.
– Денег? – уточнил дракон, глядя исподлобья своими сверкающими пугающими глазами. – Ты готова ради денег на любую мерзость? Тебе все твои грязные делишки с рук сходили? Поэтому ты посмела думать, что можно и королю подложить свинью? Ты заслужила сурового наказания.
– Нет, – рыдала Зинан, вздрагивая всем телом. – Не отнимайте последнее! Не отнимайте!
С башни раздался истошный крик и ругань разъяренной Жанны. Дракон вскинул вверх настороженный острый взгляд – и Зинан с воплем скатилась вниз по лестнице, в последней надежде уйти от страшного незнакомца.
И меч бы ее не догнал, потому что она ловко оставила дракона за поворотом, выбирать, куда бежать в первую очередь – в сторону удирающей Зинан или наверх, к Жанне. Но у дракона оказался очень гибкий и очень длинный хвост; черный, составленный из множества отполированных, чешуйчатых члеников, с острейшим наконечником-стрелкой на конце. Он вылетел из мрака вслед за Зинан и как гарпун пронзил ее спину, выскочив из груди с всплеском крови и крошевом косточек. Рывок назад – и освобожденная от смертоносного гарпуна Зинан закувыркалась вниз по лестнице.
– Во славу короля, – повторил Валиант из темноты.
Крик на башке повторился, Валиант вернул меч в ножны и поспешил туда, уже безо всякого опасения громко топоча сапогами по старым ступеням.
...Сегодня призыв у Жанны получился особенно хорошо. То ли оттого, что она была трезва, то ли оттого, что всю свою ярость, все желания своего сердца она направила туда – в яростное пламя призыва. О, как она хотела сейчас увидеть эту проклятую Ивон! Неблагодарную сестрицу! Ведь это она, Жанна, придумала закинуть ее к королю! Это по ее, Жанны, идее король одарил Ивон всем – платьем, драгоценностями! Это заслуга Жанны – в том, что король с Ивон танцует и обнимает ее!
И это Ивон виновата в том, что мать говорила все эти обидные до боли слова, от которых Жанна почувствовала себя жалким обманутым ничтожеством.
В магическом вихре, наконец, появилась светлая фигурка девушки, отчего-то в розовосером шелковом плаще с остроконечным капюшоном. Притянутая заклятьем прятали лицо о т секущего ее щеки магического ветра и ловила разлетающиеся полы, пригнувшись. В ее движениях, в хрупкости ее рук было что-то такое особенно беспомощное и слабое, что Жанна не вынесла и мига – кинулась с ревом в бушующий магический смерч.
Она яростно ухватила кончик капюшона, ощутила в руках, под тонкой шелковой тканью жгут волос, аккуратно уложенный. Ругаясь и рыдая, она рванула сестрицу за волосы, наслаждаясь трепкой, оттаскала ее как следует, насильно пригибая ее голову к своим ногам, лицом ее тыча в грязный пол, сопя и пыхтя от радости.
Затем, не выпуская жертву их рук, с удовольствием влепила звонкую плюху в лицо под капюшоном, ощутив под своим пальцами горячие губы и нос, вспухший от слез.
Жанна била еще и еще, кулаком, туда, в лицо, которое в ее памяти было красивым и счастливым, цветущим нежной улыбкой. Пальцы ее скользили по шелковой ткани, отчего-то между ними были расползшиеся нитки и волосы, словно Жанне удалось порвать прочный шелк и намотать косу Ивон на свой кулак.
– Гадина! – пыхтела Жанна, ногами пиная скрючившуюся у ее ног жертву, у которой сил не было даже сопротивляться. – Кем ты себя возомнила, засранка?
Драка утомила Жанну, она на миг притихла, стоя кверху задом, согнувшись и раскачиваясь, переводя дух, все так же цепко удерживая жертву за волосы.
– Ну, что молчишь? – садистским голосом спрашивала Жанна, тыча ногой в согнутую спину. – Что, корова? Подышала немного? Вставай и отвечай, когда тебя спрашивают! Нарочно меня злишь? Чтобы показать, какая я плохая? Этого ты добиваешься? Этого хочешь? Хочешь меня разозлить, хочешь, чтобы я нервничала и страдала? Ты всегда делала так, чтобы я из-за тебя казалась плохой!
Голос Жанны разросся в истерический безумный крик, полны животной злобы. Она крепче ухватила свою жертву и что есть сил ударила ее головой об пол. Потом еще и еще. Но ответом ей все равно было молчание. Ни вздоха, ни всхлипа.
– Тупая корова, – рычала Жанна с ненавистью. – Ты здесь никто, поняла? Все равно все здесь будет моим. Я здесь хозяйка. Я со всеми буду делать то, что мне вздумается.
Хочешь есть мой хлеб – работай! Подчиняйся! Делай то, что я хочу!
Она снова подняла свою жертву на ноги, насильно заставила ее разогнуться, и несколько раз ударила под капюшон, в лицо, кулаком – а потом чья-то чужая рука вдруг ухватила розовый плащ, резко и сильно дернула его, и в руках у Жанны, испытывающей ненормальное наслаждение от избиенья, оказалась пустота.
Ничего.
Ни волос, запутавшихся в потных жирных пальцах, ни крови от разбитых губ, ничего.
Все это время она избивала и трепала морок, обман, наведенный на нее каким-то искусным магом.
А Ивон, ненавистная Ивон, в это же самое время где-то далеко танцевала и улыбалась обнимающему ее королю...
И Жанна ощутила, как дрожат ее мокрые от пота пальцы.
Зато чужие – стальные и жесткие, – сильные сухие пальцы с острейшими загнутыми когтями удушающим ошейником сомкнулись на ее горле, запрокидывая ее лицо вверх, к потолку. Невероятная сила вздернула Жирную Жану вверх, в воздух, лишив ее опоры, и припечатала ее со всего размаха к стене. Жанна пребольно треснулась затылком, но даже завыть не смогла – пальцы давили ее горло так, что из него не могло вырваться ни звука.
– Нравится издеваться, да? Слабых бить нравится? – пошелестел змеиный шипящий голос, и в перекошенное лицо Жанны глянули зеленые глаза.
Валиант не убил Жанну сразу только потому, что не мог найти подходящее ее мерзости наказание. Он хотел влить в ее тело столько боли, чтобы каждая клеточка его разорвалась от страдания.
Он смотрел в ее круглое, обрюзгшее лицо, на складки жира, оплывающие с ее белой шеи на его пальцы, чувствовал, как она колотит ногами, стараясь сползти вниз и ощутить под ним пол, и никак не мог придумать наказание.
Отчего-то сцена избиения морока его потрясла до глубины души.
В сотворенном магией призраке он ясно увидел черты Ивон, если уж не лица, так нежного тела. Ее слабость, ее хрупкость, ее беззлобность и чистоту, нежное смирение.
А этот жирный демон, воняющий травяной горечью, потом и кровью, просто уничтожал все то, что было в Ивон хорошего. Уничтожал, калечил и убивал целенаправленно и с удовольствием.
