Так поступают пылкие юнцы, слишком неискушенные, не умеющие еще добиваться желаемого хитростью и не умеющие терпеливо ждать признания.
Странное дело; король вел себя так, будто эта девушка, с которой он знаком всего пару дней, что-то значила для него, а он тщательно скрывал свои чувства и раскрылся, только пережив опасность потерять ее навсегда.
– Зачем вы делаете это, Ваше Величество, – шепнула Ивон, как только король от нее отстранился. Она лежала, расслабленная и прекрасная, в его руках, и его ладони неторопливо повторяли плавные лини ее тела, гладя ее бока, лаская часто вздымающуюся грудь. – Зачем...
– Вы упорно приковываете к себе мое внимание, – ответил король, накрывая ладонью ее дрожащую шею, повторяя острожными прикосновениями пальцев контур ее лица. Он рассматривал девушку с любопытством, словно не понимал сам своего влечения к ней. – В вас есть целая куча загадок и тайн. Снова и снова с вами что-то случается. И за вами надо приглядывать – для вашей и для моей безопасности. К тому же, у вас редкий, очень редкий дар – рядом с вами я отчего-то чувствую себя очень нужным. Обычно девушки, женщины, с которыми я имею дело, изо всех сил стараются показать мне свою независимость и делают вид, что они ни в чем не нуждаются, и только вы отчаянно взываете о помощи. Всем своим существом вы умоляете вас принять и не отталкивать. В вас есть настоящая, искренняя хрупкость и беззащитность, и столько света. Странно, что с такими жестокосердными родными вы не озлобились и не превратились в жалкое изломанное существо. Я вас спас, – в груди короля снова зарокотало, он урчал, как самый настоящий дракон, довольный и хищный, отвоевавший в драке свое добро. – Теперь вы принадлежите мне!
Король внезапно властно вскинул ее на руки, легко, словно это была не девушка из плоти и крови, а маленькая легкая кукла, набитая ватой. В глазах его вспыхнул одержимый свет, он уверенно шагнул со своей драгоценной ношей по дорожке, ведущей к резной решетке, а оттуда – прочь из сада, и Ивон не смела ни сопротивляться, ни слова сказать.
Она знала, куда и зачем он ее несет.
Но его желание она ощущала почему-то как свое собственное, и оттого ей не было страшно, не хотелось противиться, и ничто не казалось ей стыдным и неестественным.
Нет.
Напротив – очутившись в небольшом алькове, на ложе, которое, вероятно, было предназначено для послеобеденного легкого сна, она с удовольствием ощутила, как платье, до того крепко обтягивающее ее тело, вдруг стало свободным и сползло, открыв ее горящую кожу. Груди ее выскользнули из корсажа, и король жадно прихватил темные пятнышки сосков губами, лаская их по очереди, нацеловывая до красноты, посасывая и поглаживая горячим языком.
Его ласки были голодными, жадными, очень откровенными, но Ивон не пугалась их. При всей нетерпеливости короля, в его действиях все равно угадывалась деликатность, он не причинил Ивон даже легкой боли, высвобождая ее из платья и покрывая поцелуями ее всю, будто сцеловывая с ее кожи медовый вкусный запах.
Ивон выгнулась навстречу ему, запустив пальцы в его волосы и прижимая его черноволосую голову к своему телу крепче. Она блаженно прикрыла глаза, растворяясь в его ласках и прикосновениях, под которыми ее тело расслаблялось, избавляясь от угловатой напряженности скованности. Ее плечи стали округлыми и мягкими, а не острыми, ее руки стали белыми и нежными. Под бельем обнаружился прелестный девичий животик, розоватый и мягкий, и целомудренно сжатые стройные бедра, которые король с удовольствием развел в разные стороны, прижав ладонь к лону.
– Какой душистый цветок, – пророкотал король. Он прижался лбом к груди девушки, скользнул ниже, касаясь ее горячей кожи носом, вдыхая ее аромат. – Какой прекрасный аромат...
Вид обнаженной девушки, такой невинной и чистой, взволновал короля. Он избавлялся от своей одежды быстро, порывисто, покуда Ивон лежала перед ним, сжав на груди руки и прикрыв свою наготу этим невинным жестом.
И когда король приник к ней всем своим телом, горячим и нетерпеливым, когда развел ее руки, чтобы еще раз взглянуть на ее юную красоту, Ивон ощутила полное слияние и растворение друг в друге.
Впервые Ивон видела обнаженного мужчину, и зрелище это, которое должно было ее смутить, ей понравилось. Она нашла, что король красив – каждой чертой своего лица, немного нечеловеческого, но утонченного и возвышенного, выписанной с тщанием великих художников. Он был прекрасен каждой линией его тела, огромного, сильного, широкоплечего. Природа, как искусный скульптор, очертила каждую мышцу на его теле, вырисовывая гармоничную игру мускулов под гладкой кожей.
И он был возбужден. Король жаждал Ивон, его член был налит кровью, напряжен до невероятной жесткости. Это Ивон поняла, когда он сам взял ее ладонь и положил ее на горячую головку своего члена. Пальцы девушки чуть сжали жаждущую плоть, и король отозвался сладким стоном на эту неумелую и стыдливую ласку, подавшись вперед всем телом, так, что член его протиснулся меж чуть сжавшихся пальцем.
– Как сладко, – произнес он, дрожа в ее руках как прирученный ею зверь.
Король не просто желал ее – он хотел и ей подарить себя. Хотел, чтобы она не пугалась его прикосновений и ласк, хотел, чтобы его поцелуи на ее бедрах, на самой нежной и чувствительной поверхности, где кожа тонка, как шелковая салфетка, были ей приятны.
Он целовал ее там, разведя ее ноги в разные стороны, пока девушка не начала постанывать и метаться, всхлипывая от каждого поцелуя. Страсть окрасила ее кожу в розовый цвет. Налились, набухли губки между стройных ног, и король целовал их, с удовольствием вслушиваясь в стыдливые вздохи девушки. Пропустив свою ладонь под ее изгибающуюся поясницу, он наслаждался ее нетерпеливыми движениями, улавливал каждое из них, будь то попытка вывернуться из-под его ласкающих губ или наоборот, попытка прильнуть плотнее.
Ладони короля оглаживали все ее тело, сжимали стройные бедра девушки, когда король прижимался лицом к ее лону сильнее, и когда его язык начинал тревожить и ласкать девушку в самом чувствительном местечке. Ивон напрягала ноги так, что каждая ее мышца дрожала натянутой струной, но наслаждение все равно пронзало ее сотнями уколов, тысячами вспышек под закрытыми веками.
Жесткий драконий язык отыскал меж ног Ивон, в розовом бутоне ее мокрых губок, упругую точку, и гладил ее, настойчиво и плотно прижимаясь. И каждое касание возносило Ивон все ближе к удовлетворению.
Горячая и мокрая, дрожащая, как загнанный зверек, обезумевшая от потока удовольствия, которое омывало все ее тело, Ивон металась, чувствуя себя беспомощной жертвой, распятой на алтаре. Она умирала и воскресала под руками и губами ласкающего ее мужчины, изнемогала, когда он нарочно дразнил ее, прерывая ласки у самого пика, и со страстью приникала к нему с готовностью снова, чувствуя, что он продолжает свою игру.
Когда он, доведя ее почти до умопомрачения, лег на нее и раздвинул ее ноги для себя – властно, – Ивон немного испугалась. Еще не пришедшая в себя после удовольствия, которое жгло ее лоно, она чуть слышно пискнула и вцепилась ноготками в горячие плечи мужчины, когда его член настойчиво и жестко ткнулся между ее ног, туда, где было так горячо и мокро. Где так пульсировало жадное неудовлетворенное желание. Где так приятно было касаться...
