В высших классах пансиона, начиная с четвертого, между преподавателями были некоторые профессора Университета. Кроме самого Павлова, преподававшего физику в старших классах, в них преподавал теорию поэзии Н. И. Надеждин, всеобщую историю М. П. Погодин. Некоторое время И. И. Давыдов обучал здесь учеников чему-то, что называлось русскою словесностью. Кубарев, лектор Университета и основательный знаток латинского языка, был также здесь очень хорошим его преподавателем.
Помню, что по успехам своим и по способностям Катков считался одним из лучших воспитанников пансиона. В пансионе Катков приобрел первые познания греческого и латинского языков, а также немецкого и французского. Хотя на последнем он не мог говорить, будучи студентом Университета, и не знаю, говорил ли когда впоследствии»
[96].
Нельзя не отметить некоторых характерных деталей, приводимых Станкевичем. Прежде всего обращает на себя внимание увлеченность Каткова чтением книг, его сосредоточенность и углубленность в занятиях и серьезность в отношениях с товарищами по пансиону. Можно сделать вывод о закрытости, замкнутости, сдержанности и необщительности его натуры. Скорее всего, так оно и было. Бедные подростки в окружении богатых сверстников часто отличаются замкнутостью и нелюдимостью, одновременно проявляя честолюбие, волю и лидерские качества, стремление первенствовать в учебе. И вместе с тем годы, проведенные в доме на Дмитровке, дали возможность знакомства с людьми, с которыми Михаил Никифорович «сохранял дружеские отношения всю жизнь». К ним Николай Алексеевич Любимов, биограф и сотрудник Каткова, относит двух воспитанников пансиона — М. А. Поливанова и барона Моренгейма
[97].
Михаил Александрович Поливанов (1818–1880) происходил из старинного дворянского рода, его отец был помещиком в Подольском уезде Московской губернии и владельцем небольшой бумажной фабрики. После окончания полного курса Московского университета участвовал в сенаторских ревизиях 1841 и 1844 годов и служил московским губернским секретарем. Уже в 1860-е годы он стал управляющим имения Дубровицы молодого князя Сергея Михайловича Голицына, получившего это имение по наследству. На арендованной у князя земле, в марте 1873 года М. А. Поливанов начал строительство каменного здания писчебумажной фабрики в деревне Беляево (ныне район Москвы).
Другой младший товарищ Каткова по пансиону — барон Артур Павлович Моренгейм (1824–1906) происходил из обрусевшей австрийской семьи. Его дед, Иосиф Моренгейм (1759–1797), с 1783 года служил в России, был гоф-медиком и доктором медицины, известным акушером, принимавшим последние роды у императрицы Марии Фёдоровны, супруги императора Павла Петровича. Артур Павлович пошел по стопам отца, русского поверенного при испанском дворе в Мадриде, избрал карьеру дипломата и достиг немалых высот на этом поприще. В сорок лет он в чине действительного статского советника назначается чрезвычайным посланником России в Дании и в течение пятнадцати лет (1867–1882) служит там. Благодаря этому посту он был хорошо известен цесаревичу Александру Александровичу (будущему императору Александру III), женатому на датской принцессе Догмаре (будущая императрица Мария Фёдоровна). Венценосная чета часто гостила в Копенгагене у своих родственников, проводя много времени в общении со своим дипломатом. Последовательно сменив должности чрезвычайного и полномочного посла России в Англии (1882–1884) и во Франции (1884–1897), Артур Павлович много сделал для сближения с Францией и создания русско-французского союза, сторонником которого в последние годы жизни также выступал и Катков.
Был и третий товарищ Каткова по пансиону, о котором ничего не сказано у Любимова, но известно нам благодаря изысканиям Ираклия Луарсабовича Андроникова (1908–1990). Его имя — Дмитрий Степанович (Лукман Магометович) Кодзоков (1818–1893). Незаурядная личность — первый кабардинец, окончивший Московский императорский университет, — общественный и государственный деятель, видный реформатор и просветитель Северного Кавказа.
Лукман Кодзоков родился в 1818 году в семье кабардинского уорка (так называлось благородное сословие в Кабарде) недалеко от Пятигорска. Его отец, Магомет Кодзоков, в 1830 году был записан в состав лейб-гвардии Кавказского горского полуэскадрона, более известного как «Собственный Его Императорского величества конвой». Старший сын Магомета Лукман в 1824 году попал в гостеприимную семью московских дворян Хомяковых. Оказался в русской семье шестилетний мальчик, видимо, случайно. В 1824 году на Кавказских Минеральных Водах лечилась Мария Алексеевна Хомякова (мать будущего лидера славянофилов Алексея Степановича Хомякова), которая любила объезжать соседние горские аулы. В ауле Абуково она посетила дом Кодзокова, где ей понравился смышленый малыш.
Мысль о приобщении ребенка к русской культуре, с одной стороны, и широко развитый в Кабарде институт аталычества (когда детей пяти-шести лет отдавали на воспитание известным людям — аталыкам), с другой стороны, определили судьбу ребенка. Он оказался в Москве, в старинной дворянской семье, где в совершенстве овладел русским языком. В 1830 году юноша был крещен и получил новое имя Дмитрий Степанович
[98]. Его крестным отцом, как писал И. Л. Андроников, был Алексей Степанович Хомяков, только что вернувшийся с Балкан с театра военных действий. Кодзоков жил у него в доме в Москве, лето проводил в тульском поместье Богучарове и «пользовался постоянною дружбою своего крестного отца, отдававшего ему значительную часть своего времени»
[99].
Теплое, родительское отношение Хомяковых к Дмитрию определило его успехи. Он хорошо усвоил английский и французский языки, географию и историю. По завершении домашнего образования был отдан в пансион профессора М. Г. Павлова, где продолжил изучение русского, латинского, греческого, французского, немецкого и английского языков. Одновременно постигал новые предметы: Закон Божий, священную и церковную историю, физику, логику, риторику, географию, статистику, русскую и всеобщую историю, арифметику, алгебру, геометрию. Много внимания в пансионе он уделял каллиграфии, рисованию и музыке
[100].
Интерес Андроникова к Кодзокову возник не случайно. Это имя было названо в одном из писем Лермонтова. Упоминание поэта возбудило исследовательский интерес Ираклия Луарсабовича, открывшего ряд примечательных деталей кодзоковской биографии. Андроникову удалось разыскать в архиве МГУ документы Д. С. Кодзокова и по ним установить, что оба воспитанника павловского пансиона — Кодзоков и Катков — были внесены в список своекоштных студентов словесного отделения университета, обучавшихся с 1834 по 1838 год. Московский университет Кодзоков окончил со званием действительного студента. И вся его последующая жизнь была связана с Кавказом. Живя в 1840–1841 годах в Пятигорске, он познакомился с М. Ю. Лермонтовым. «Нам ничего не известно об отношениях Лермонтова с Кодзоковым, кроме самого факта их знакомства», — пишет Андроников
[101]. Но то, что фигура молодого кабардинца, получившего блестящее образование и вращавшегося долгие годы в центре духовной и умственной жизни Москвы, не могла не заинтересовать Лермонтова, не вызывало сомнений у выдающегося литературоведа. «Помимо того интереса, который возбудит личность Кодзокова у всякого, кого занимают кавказские знакомства Лермонтова, — пояснял Андроников, — это еще одна нить, свидетельствующая о связях поэта и с литературной Москвой»
[102]. Для нас же это нить, устанавливающая юношеские связи Каткова.
