Придавая огромное значение государственной работе русских царей, Катков обращается к творчеству самого народа, к его одухотворенным формам, к поэзии и песням. «Мы многое теперь пояснили для себя: мы открыли смысл жизни русской, мы приобрели теперь такт для всех проявлений русского духа, мы нашли для них критериум. Мы теперь смело можем приступить к изучению характера и свойств русского духа. Где ж, как не в светлой и прозрачной его форме, в той форме, в которой он предстанет нам лицом к лицу, где ж, как не в поэзии, будем мы изучать его?»
[251] — задает вопрос Катков в своей статье.
Но при этом он отмечает отрицательные стороны русского разгула: «одностороннее и неповершившее себя и потому ложное и недостойное отречение от своей личности или, лучше сказать, отречение от человеческой личности и унижение до безличности животного. Его грех смешивать с великодушным ощущением полноты сил, замечаемым в русском разгуле: первое есть рабство духа, второе — прелюдия любви и высшей духовной свободы»
[252].
Человеческая личность по-прежнему представляла для него особый интерес. И в философском, и в художественном плане. Интерес не абстрактного, общего свойства, а имеющий конкретные причины восхищения и примеры в его близком окружении, столь богатом типами русских людей с их удивительными характерами, замечательными и невероятными способностями и прорывами в неведомое, с их устремленностью к свету и безднами омутов и страстей, подрывающих жизненные и душевные силы самого незаурядного таланта.
Знакомство с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым (1814–1841), тайна его гения и судьбы глубоко затронули Каткова. Вероятнее всего, летом 1839 года состоялась их первая встреча. В. И. Кулешов приводит письмо М. Н. Каткова А. А. Краевскому (7 июля 1839 года), в котором Катков просит: «Засвидетельствуйте мое уважение Плетнёву и Лермонтову. Постарайтесь познакомить с последним Бакунина: это было бы, как я уверен, приятно для обоих»
[253]. Судя по всему, личное знакомство самого Каткова с Лермонтовым уже произошло, а удалось ли познакомиться Бакунину с Лермонтовым — осталось неизвестным.
В своей статье «Песни русского народа» Катков дает оценку творчества поэта, его «Песни о купце Калашникове»: «Здесь мы смело говорим, что произведение г. Лермонтова есть полное откровение идеи, и потому вполне художественно, и критика, которая в силах исчерпать его, может быть только критика философская, как понимают ее теперь в Германии, — отмечает Катков. — Причина такого блистательного успеха г. Лермонтова заключается сколько и в его таланте, от которого мы можем много ожидать, столько и в том, что он взял свой идеал из фантазии народа, — идеал, в котором тлилась уже искра художественной жизни и семя организации»
[254].
Сложную индивидуальность поэта понимали и проникались ею далеко не все. Но очевидно эта сложность привлекала Каткова и в человеческом плане. Сохранилось несколько писем, в которых Каткова, пребывавшего уже на учебе в Берлине, извещают о творческих планах и жизненных обстоятельствах Лермонтова. Так, 9 января 1841 года А. А. Краевский пишет из Петербурга в Берлин М. Н. Каткову: «У нас в так называемой литературе тихо и глухо, как никогда еще не бывало. Лермонтов прислал мне одно чудесное стихотворение (речь идет о стихотворении „Завещание“, напечатанном вскоре во второй, февральской книжке „Отечественных записок“ за 1841 год. — А. Л.): он жив и здоров».
11 марта А. А. Краевский сообщает М. Н. Каткову за границу: «Здесь (то есть в Петербурге. — А. Л.) теперь Лермонтов в отпуску и через две недели опять едет на Кавказ. Я заказал списать с него портрет Горбунову: вышел похож. Он поздоровел, целый год провел в драках и потому писал мало, но замыслил очень много». Далее Краевский пишет, что доктор Р. Липперт, известный переводчик произведений Пушкина, перевел на немецкий язык стихотворение «Дары Терека» и «перевел славно»; затем сообщает о том, что печатается второе издание «Героя нашего времени».
В письме от 16 апреля 1841 года сотрудник конторы «Отечественных записок» М. А. Языков пишет М. Н. Каткову: «Здесь был Лермонтов и отправился на Кавказ, оставив большую тетрадь стихов, которые будут напечатаны в `О<течественных> з<аписках>`»
[255]. Последнее известие о Лермонтове Катков получил уже после дуэли между Лермонтовым и Мартыновым, состоявшейся вечером 15 июля 1841 года у подножия горы Машук.
Мефодий Никифорович Катков в своем письме из Москвы (август 1841 года) извещал брата: «…Аксаков и Самарин тебе кланяются. Семейство Аксаковых нанимало дачу в 3 верстах от Никольского, и я часто видался с Константином. От него я услыхал страшную, убийственную весть, которой я не смел сперва верить, — о смерти Лермонтова. Ты я думаю уже знаешь об этом. Мартынов, брат мнимой княжны, описанной в Герое Нашего Времени, вызвал его на дуэль, впрочем, не за нее, а за личные оскорбления, насмешки. Лермонтов, чувствуя себя не совсем правым просил прощения и выстрелил в воздух. „Пускай твоя рука не подымается, моя зато поднимается“ и Лермонтов в самое сердце, навылет был прострелен. <…> Как грустно! Теперь русская литература заснет глубоким апатическим сном.
Странно, все русские поэты имеют одинаковую судьбу, все умерли противуестественною смертию (Грибоедов, Пушкин, Лермонтов)»
[256].
Попытка разобраться в сплетениях судеб молодых талантов, разгадать секреты их жизни и творчества побудили Каткова написать статью о сочинениях Сарры Толстой (1820–1838). Дочь легендарного «Американца», известного авантюриста, бретёра и картёжника, графа Фёдора Ивановича Толстого (1782–1846), прославившегося скандалами, многочисленными дуэлями и похождениями, она росла крайне болезненным ребенком. Но в семье она получила прекрасное домашнее образование.
Маленькая графиня уже в шесть лет свободно говорила и писала по-французски и по-немецки, а в 9 лет полностью изучила английский язык. Родной язык она знала плохо и только за год до смерти принялась за его изучение. Писать стихи и прозу она начала очень рано и к 14 годам достигла заметных успехов на литературном поприще, в игре на фортепиано и в живописи. Ее необычайно яркие способности и ранняя смерть в 17 лет от чахотки привлекли внимание к юному дарованию современников, среди которых был и Катков.
