Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой —
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой…
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный, —
Как ночью на небе звезда…
На потерпевшем бедствие судне находился и князь Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878), который рассказал общим знакомым об испытаниях, выпавших на долю путешествующих, и о том, что молодой Иван Тургенев проявил малодушие в минуту опасности, призывая спасти его с тонущего корабля как «единственного сына своей матери». С легкой руки князя в свете распространились слова, возможно брошенные Тургеневым в момент эвакуации: «Умереть таким молодым, не успев ничего создать!»
[292]
Молодость непредсказуема. Порой она беспечна и бесстрашна, а порой утрачивает мужество и легко впадает в отчаяние. Тем более что морские путешествия во все времена связаны с разного рода опасностями и приключениями. Катков нарочно заранее не стал беспокоить родных и сообщил им, что поедет сушей
[293].
Провожая Каткова к чужим берегам, Белинский высказывал Боткину и свое восхищение им, и опасения: «Глубокая натура, могучий дух, блестящая, богатая надежда в будущем, но теперь Катков такой ребенок, что с ним тяжелы близкие отношения. Кольцов говорит, что он вдруг и весь наваливается и от того тяжело. Зато и взъестся на человека — другая крайность: забывает деликатность и вежливость. Дитя еще, дитя!»
[294]
Могло показаться, что Каткову только за границей предстояло стать взрослым человеком, усвоив необходимые уроки на Западе.
В ночь отъезда Михаила Каткова море было спокойно. Однако на рассвете на воду сошел туман и всё воскресенье, 20 октября, судно лежало в дрейфе. «Кто-то из пассажиров утверждал, что капитан наш Босс нарочно пригласил туман этот из Лондона, чтобы продлить время путешествия нашего. Каждый лишний день выманивал у нас по червонцу из кармана, который переходил, не останавливаясь никакими мелями и туманами, прямо в карман к капитану, ибо кухня и всё материальное существование пассажиров представлено было ему компанией пароходства»
[295] — так описывал охватившее пассажиров настроение П. В. Анненков, оказавшийся на одном корабле с Катковым и явно не разделявший праздности внезапно затянувшейся дороги.
Понедельник прошел спокойно, но уже к вечеру вторника ветер усилился, и значительная часть пассажиров передвигалась по судну нетвердым шагом в поисках укромного места. Анненков и Катков, страдая, как и другие, морской болезнью, улеглись на палубе у самой печки. «Мы уперлись головами друг к другу, прижались как можно крепче спинами и так пролежали всю среду, смотря туманными глазами на страшные волны, разбивавшиеся у самых перил палубы. Что это за море, море Балтийское?»
[296]
Кто хотя бы раз плавал по Балтике, уже не сможет забыть переживаний, переполняющих путешественников в течение нескольких дней пути, пока они, наконец, не приставали к заветному берегу. Влияла не столько внезапная перемена погоды, сколько возможная перемена участи предавала душу терзаниям, рисуя в воображении самые невероятные сцены. Но корабль следовал своему курсу, преодолевая препятствия, рассеивая сомнения и вселяя надежду.
Тема путешествий имела особое значение в русской литературе. Даже в названиях многочисленных произведений запечатлен образ дороги. Пускаясь в долгое и сложное, порой коварное и полное трудностей путешествие, путник погружался в глубину жизни, постигая пространство и время, смыслы и традиции. А мы, вслед за авторами и их героями, изучаем их мотивы и поступки, миропонимание, распознаем характеры и судьбы.
Так, роковая история случилась в начале мая 1841 года. Накануне поездки за границу Мария Львовна Огарёва убедила супруга подписать документ, который сохранял бы за ней материальную независимость в случае смерти Николая Платоновича, «возможной в путешествии». Огарёв согласился исполнить просьбу Марии Львовны, увлеченной очередным романом с одним из его приятелей, надеясь таким образом освободить ее от возможных осложнений и наследственных притязаний родственников, уберечь от злого рока.
«Огарёвское дело», сложное и запутанное, растянувшееся на несколько десятилетий взаимными исками и судебными процессами, бросило тень на отношения многих известных литераторов между собой. Вовлеченная в дело Авдотья Панаева, гражданская жена Николая Алексеевича Некрасова, решившая помочь тогда Марии Львовне, сумела прибрать, как говорили недоброжелатели, весь капитал подруги к своим рукам, выплачивая ей проценты, правда, совсем не так регулярно, как это делал благородный Огарёв. Замешан в деле был и Некрасов. В 1853 году крайне обедневшая Огарёва умерла в Париже, так и не получив причитавшегося ей состояния. Именно из-за этой истории, когда обнаружилась ее подоплека, Огарёв, Герцен, а вслед за ними и Тургенев порвали все отношения с Некрасовым. Кто действительно был виновником этих распрей, исследователи спорят до сих пор. Но, казалось бы, вполне естественное желание супруги обеспечить себе будущее в случае внезапной кончины мужа обернулось далеко идущими последствиями.
Курьезный случай произошел с В. П. Боткиным, отправившимся в круиз по Балтике в свадебное путешествие с молодой женой, французской модисткой. По прибытии в Штеттин он внезапно расстался с супругой со словами: «Madame, voice vos malles et voici les miennes, — séparons nous…» [Мадам, вот ваши чемоданы, а вот мои, — расстанемся (фр.)]
[297]. Тесного общения с избранницей жизни хватило Боткину на несколько дней плавания.
И печаль, и радость. И жажда перемен, и иллюзии, часто призрачные, становились на время путешествия спутниками направлявшихся в бушующее море волн и страстей, едва корабль брал курс на запад. Образ блистательной Европы будоражил и манил.
Николай Васильевич Гоголь считал, что «писатель современный, писатель комический, писатель нравов должен подальше быть от своей родины. Пророку нет славы в отчизне», — делился он своим печальным выводом с М. П. Погодиным в мае 1836 года
[298]. Через месяц, описывая превратности, поджидающие пассажиров, решившихся на морской вояж, в письме Василию Андреевичу Жуковскому из Гамбурга Гоголь с сокрушением признавался, что «наше плавание было самое несчастное: вместо четырех дней пароход шел целые полторы недели по причине дурного и бурного времени и беспрестанно портившейся пароходной машины. Один из пассажиров, граф Мусин-Пушкин, умер»
[299].
