Осенью того же 1842 года Катков, когда для него настала пора возвращения из Германии, предпочел сменить маршрут и отправиться домой по суше.
Заграничные впечатления
«Травемюнде! Травемюнде!» — готовы были воскликнуть русские путешественники, предвкушая долгожданную встречу с Европой
[309].
«Вечер был тихий, — описывает Катков прибытие в Травемюнде, — море лежало, как полированное стекло, перед нами вдали мелькали огоньки <…>. Я выбежал на берег, как сумасшедший, и готов был целовать землю. Всё мне казалось так ново, так чудесно — народ, который толпился на берегу, мужики в сюртуках и куртках, их жены в шляпках и чепцах, дома, тесно сплоченные вместе, высокие и узкие, кирпичные с деревянными брусьями, пестрые, фигурно-выстроенные в чудный вид на море, на берег Траве; я совсем потерялся, бегал сломя голову и жадно вдыхал свежий ароматический воздух»
[310].
Переночевав в гостинице, Катков и Анненков отправились в Любек, наняв «штальнваген», повозку наподобие шарабана. «Врата Германии со стороны Севера» находились в двух милях от бухты, так что поездка превратилась в увлекательное путешествие. На протяжении полутора часов путники созерцали красоту вокруг, радуясь «почти до безумия» живописным деревенькам с остроконечными башнями, бесконечным полям, которые даже осенью радовали глаз своей неувядающей зеленью.
Въехав через массивные ворота в тесную улицу, застроенную старинными готическими домами, слитыми в одну «чудностранную стену», странники как будто бы перенеслись во времени в Средние века, где всё веяло стародавней, патриархальной жизнью немецких общин.
Жадно осматривая город, зайдя в церкви, посмотрев картины Дюрера, Геммлинга, молодые люди впитывали впечатления «новой жизни», казавшейся «самым очаровательным художественным произведением». Следующие пять дней они провели в Гамбурге, вспоминая времена средневековых рыцарей, бесстрашных и благородных. Гамбург — «рыцарь в латах, но с модною шляпою на голове, с модною тросточкой в руках», — отзывался о городе М. Н. Катков
[311].
Романтический образ Германии, рыцарства и Шиллеровых разбойников приводил в восхищение. Европа, знакомая русским по картинам, театральным постановкам и книгам, вставала перед путниками «в полной своей действительности», «воочию свершилась»
[312].
Германия в первые десятилетия XIX века являлась средоточием культуры. Насколько известными были имена Шиллера и Гёте, Гофмана и Гейне можно судить хотя бы по тому влиянию, которое они имели в России. Герцен посвятил Гофману обширный очерк еще в 1834 году
[313]. Не просто интерес, а погружение в размышления немецких философов, более свойственное вначале не Герцену и Огарёву, а кружку Станкевича, добавляло привлекательности Германии. Чрезмерное увлечение немецкой философией имело, впрочем, по мнению Пушкина, благотворное влияние: «она спасла нашу молодежь от холодного скептицизма французской философии и удалила ее от упоительных и вредных мечтаний, которые имели столь ужасное влияние на лучший цвет предшествующего поколения!»
[314].
В начале ноября Катков вместе с Анненковым отправились в Берлин, оттуда спустя две-три недели в Лейпциг, где их пути разошлись. Анненков собирался отправиться в Прагу и Вену, затем в Италию, откуда он впоследствии исправно будет доставлять «Отечественным запискам» свои знаменитые рассказы о европейских впечатлениях. Катков же вернулся в Берлин — «сердце <…> всех духовных движений Германии» — и вскоре по прибытии оказался в «палладиуме славы и величия», Берлинском университете
[315].
Берлинский университет был основан по инициативе историка, филолога, дипломата Вильгельма фон Гумбольдта (1767–1835), имя которого он носит поныне. Возглавив в 1808 году отдел культа и государственного образования в прусском министерстве внутренних дел, Гумбольдт, знаток Древней Греции, желавший воплотить идеал всесторонне и гармонично развитой личности, провел ряд реформ образования, в рамках которых и возник Берлинский университет. Гумбольдт признавал значение естественных наук и медицины, но не хотел давать утилитарному направлению первенствующего положения в университете. В комиссию при отделе образования, разрабатывавшую проект университета, были включены философ, математик, филолог, историк. Именно эти науки, по мнению его основателя, способствовали выработке подлинно научного мышления
[316]. Наряду с этим, в противовес средневековой традиции, Гумбольдт отказался от ведущей роли теологии.
Другим отличительным признаком университета стал национальный характер преподавания. В условиях раздробленности Германии Берлинский университет был призван выполнять объединяющую роль. Превратившись в ведущее высшее учебное заведение Германии, где профессора делились со студентами последним словом в мире науки, а не просто объясняли учебники — такая устарелая система «лекций» кое-где практиковалась, Берлинский университет привлек лучших профессоров и поставил столицу Пруссии во главу движения духовного объединения Германии. Для Гумбольдта эта национальная задача была тесно сопряжена с его ориентацией на античную классику: недаром он прослеживал параллели между древними греками, жившими в разрозненных полисах, но представлявшими единую культуру Эллады, и современной ему Германией.
Замыслу Гумбольдта было суждено воплотиться сполна, несмотря на то, что он лишь полтора года занимал свою должность. В 1809 году король Пруссии Фридрих Вильгельм III дал официальное согласие на учреждение университета. Чтобы подчеркнуть грядущее значение нового учебного заведения, университету был передан дворец принца Генриха на центральной улице Унтер-ден-Линден, в буквальном переводе — «Под липами». Это здание до сих пор принадлежит университету.
Под стать был и величественный состав преподавателей: Фихте (декан философского факультета и ректор), Гегель (профессор философского факультета и ректор), позже — философ Шопенгауэр, физик и физиолог Гельмгольц, историки Ранке и Моммзен, врач-патолог Вирхов, братья Гримм, многие из них — бывшие студенты Берлинского университета. Можно перечислить и другие громкие имена его выпускников: Фейербах, Маркс, Энгельс, Меринг, Савиньи, Розенкранц, Дильтей, Эйнштейн, Маркузе.
