Дело было в сопричастном духовном поиске, столь свойственном русской культуре. «Русский вестник» актуализировал ту полемику, которая многие годы велась на литературном поприще представителями разных лагерей, и сыграл большую роль в формировании общественного мнения против нигилистов в русской журналистике 1860-х годов и общественно-политической жизни России.
В своем безапелляционном отношении к идеологическим и политическим противникам, безоговорочном и бескомпромиссном отрицании «отрицателей» Михаил Никифорович Катков объединил на страницах своих изданий разных людей под знаменем борьбы за общественное мнение и воспитание ценностно-мировоззренческой культуры молодого поколения 1850–80-х годов.
Заключение
Недавно Феде пришло в голову сказать, что вдруг Катков умер. — «Ну, что ж, как вдруг мы прочтем в газетах, что вот такого-то числа умер Михаил Никифорович Катков. Ну, что мы тогда будем делать?» Меня эта мысль до того поразила, что мне решительно это представляется, и я почти с ужасом берусь за «Московские ведомости».
Понедельник, 12 августа/31 июля. А. Г. Достоевская. Дневник 1867 года
В оценках консервативного течения русской мысли специалисты всё чаще склонны переносить акцент с «реакции», «ретроградства», противопоставления социальному прогрессу на представление его как многопланового феномена жизни пореформенной России. Реконструируются модели построения общества
[483], в том числе модель русского пореформенного консерватизма, внедряются разнопорядковые критерии классификации основных течений общественно-политического движения XIX века — допустимая мера национального обновления и выдвигаемый общественный идеал
[484]. Формируется концепция патриотизма российского консерватизма. Ученые ведут дискуссии вокруг смежных взаимообусловленных понятий «консервативный либерализм» — «либеральный консерватизм», «стабильность для реформ» — «реформы для стабильности», «государственный национализм» — «монархизм», «охранительство» — «европеизация», о соотношении понятий «имперское» и «национальное», традиционализма и модернизации
[485].
Развитие взглядов человека, признанного своеобразным «эталоном» консерватора, «государственным деятелем без государственной должности», побуждает исследователей углубиться в вопросы методологии и эволюции русского консерватизма
[486]. В результате некогда привычный образ «идеолога национализма и самодержавия», «крайнего консерватора», «махрового контрреволюционера» или «дьявола русской литературы»
[487] трансформируется и приобретает более сдержанные, взвешенные и даже апологетические интерпретации
[488].
Понимание сложной диалектики становления личности человека выводит сегодня за рамки классификаций и известного угла зрения историков, философов, социологов, антропологов, филологов, культурологов, педагогов. Они продолжают диалог и осмысление онтологических, историософских и антропологических проблем, инициированные теми, кто открывал целые направления в русской культуре и общественном движении, чьи идеи и концепции не представляли собой нечто застывшее и незыблемое.
Современные переиздания, посвященные Каткову, обилие посвященных ему научных исследований, диссертаций, монографий и статей отправляют нас к дискуссии, начатой Н. А. Бердяевым: был ли первый политический публицист консерватизма мыслителем, философом консерватизма или только эмпирическим консерватором
[489]. Позиция Каткова, остающаяся по сей день предметом непрекращающихся размышлений, может быть глубже понята при обращении к годам юности и взросления, когда происходит формирование М. Н. Каткова именно как мыслителя.
