– Нет, учебники здесь. Опять наши девицы по кустам ошиваются. Ох, доберусь я до них, ох, доберусь!
Угошу так и подмывало сказать, что теперь это вряд ли потребуется. Но она сдержалась.
Математика понравилась кикиморке не меньше литературы. Конечно, причина была в Анжелке, из всех школьных предметов предпочитавшей именно математику. Но как бы там ни было, когда Угошу вызвали к доске, она не смутилась и с легкостью справилась с уравнением. Это подняло ей настроение.
Едва прозвенел последний на этот день звонок, Антон Круглов, демонстративно загородив собою дверь, громко крикнул:
– Пацаны! Девчонки! Дело есть. Подождите уходить.
– Какое еще дело? Круглый, угомонись! – Класс загудел. Всем хотелось есть, отдыхать и гулять.
– Мне, вообще-то, в музыкалку надо, – сказал Вьюнок и попытался проскользнуть мимо Антона. Но Круглов чуть отодвинул его плечом и повторил уже лично Максиму: – Повторяю, дело важное.
– Ну тогда давай быстренько! Про что говорить будем?
– Про Пипеткину.
Угоша вздрогнула и уронила на пол сумку.
Какие-то неясные мысли, касающиеся новенькой, очевидно, уже бродили по задворкам сознания каждого ее одноклассника. Наступила тишина.
– Генка, проверь, в коридоре взрослых нет? – попросил Круглов.
– Пусто. Никого.
– Оч-чень хорошо. Пипеткина, говори. Мы тебя слушаем.
– Что я должна говорить? – ощетинилась Угоша.
– Все говори.
– Круглов, что ты к Светочке прицепился?! – возмутилась Лариса.
Антон, не обращая внимания на заступницу, повторил уже более настойчиво:
– Пипеткина, если ты сама обо всем не расскажешь, это сделаю я. Пусть мне пока не до конца ясны твои выходки, но даже такая малость тебя не обрадует. Обещаю.
Угоша растерялась. Что мог Антон знать наверняка? И все, и ничего. Но, даже если он раскроет хотя бы половину ее секретов, ей точно мало не покажется. Лихорадочно соображая, как выкрутиться, Угоша тянула время.
– Ну говори, что ты такое про меня знаешь?! – Весь ее вид демонстрировал спокойствие и даже скуку.
– Знаю, например, что ты не человек, – так же спокойно, не сводя глаз с лица Угоши, сообщил Антон. Кто-то захихикал.
– Ты что, Круглый, спятил? А кто, по-твоему, Пипеткина? Кошка драная? Или, может, инопланетянин из тарелки?
– Из кастрюльки!
– Нет! Она – крокодил Гена!
– Чебурашка! Бэтмен! Гарри Поттер! – посыпались шутливые предположения. Класс развлекался.
Однако кому было не до шуток, так это самой Угоше. Она уже поняла, что дальнейшее запирательство не имеет смысла. Антон действительно знал главное. И всеобщее веселье не производило на него никакого впечатления. Он продолжал невозмутимо стоять у двери и следить своими темными глазами за ней, Угошей.
– Ладно! Подождите! Да замолчите вы! – попыталась она переорать разошедшийся класс. – Антон прав. Я действительно вам наврала. Я – не человеческая девчонка! Я – кикимора!
Услыхав то, что хотел услышать, Антон, довольный, словно кот, дорвавшийся до сметаны, улыбнулся и прикрыл глаза.
Зато на других признание Угоши подействовало как масло на огонь. Вьюнок скорчил страшную рожу, приставил к вискам вытянутые указательные пальцы в виде рожек и, подвывая, пошел вдоль рядов:
– Я кики-и-мора! Я кикимора лесна-а-я, чудо боло-о-тное! Меня зовут Светка Пипе-е-е-ткина! Я вас всех… съем!
– У меня мама – бабка Е-е-жка! – подхватил Генка Харитонов.
– Ты чо?! Бабка Ежка – она же бабушка. А мама – русалка из болота!
– А папа – Кощей Бессмертный с иголкой в яйце, которое в зайце и в утке! – не отставали от Макса с Генкой девчонки.
– Стойте! Ну стойте же!!! – крикнула Угоша. – Я не шучу. Я действительно кикимора. И мама у меня – не какая-то там бабка Ежонка! А папы вообще нет. Он умер! Его с самолета химикатами вместе с жуками побрызгали! – Она уже почти визжала и вдруг, не выдержав, заплакала, уткнувшись в руки.
– Ой! – сказала Лариса.
В классе повисла тишина.
Может, этот внезапный рев, а может быть, то, что только какая-нибудь кикимора и могла назвать бабку Ежку, известную каждому сызмальства, бабкой Ежонкой, вдруг убедило всех и каждого: перед ними действительно кикимора.
Угомонились даже самые заядлые шутники. Теперь класс совершенно серьезными глазами смотрел на ревущую Угошу. А она все не могла остановиться: сказывалось напряжение последней пары дней. Наконец Лариса поднялась, подошла к подруге и обняла ее за плечи.
– Светочка, успокойся! Пожалуйста! Мы не хотели тебя обидеть. И никакая ты не кикимора. Ты хорошая.
От этих слов, от оказанного ей внимания Угоша разревелась еще громче. И только Антон, не обращая внимания на потоки слез, произнес:
– Ты нас всех обманывала. Убирайся из нашего класса. И из города тоже убирайся. Иди в свой лес, там и живи.
– Замолчи, Круглый, как тебе не стыдно! – осадила его Женя Фоменко. – Человек плачет, а ты такое говоришь!
– Женечка, в том-то и дело, что плачет не человек, а кикимора! – не сдавался Антон.
Но на него зашикали, давая понять, что в данный момент ему лучше помолчать. Класс ждал, что скажет сама Пипеткина.
К Жене с Ларисой присоединилась Марина Фролова:
– Светочка, мы тебя не выгоним. Не слушай Круглова. Он всегда такой ненормальный. Если хочешь, завтра все расскажешь. Мы никому ничего не скажем, правда же, ребята?
Класс неуверенно загалдел.
– Нет, лучше сейчас, – послышалось сквозь всхлипывания, и Угоша выложила историю своего появления в шестом «Б» классе. Умолчала она лишь об аллее с грибами и о Даше с Викой, посчитав их достаточно наказанными.
Угоша уже закончила, а в классе так и стояла тишина. Наконец Вьюнок спросил:
– А ты не гонишь? Кикимор не бывает. Докажи.
– Это тебя не бывает, – огрызнулась Угоша. – Да пожалуйста! Видишь, под потолком муха? Сейчас она сядет тебе на нос.
Не успели затихнуть последние слова, как жирная черно-синяя размером с летающую корову муха снялась с плафона, на котором только что чистила свои крылышки, и, натужно жужжа, устремилась прямехонько к носу замахавшего руками Вьюнка. Класс нервно засмеялся и завизжал.
– Убери, убери эту мерзость, я верю! Верю! – завопил Вьюн, продолжая отмахиваться.
– Пожалуйста, убираю, – легко согласилась Угоша, и муха, облетев класс по кругу, вернулась на свой плафон.
– И что теперь будет? – в растерянности спросила впечатлительная Марина Фролова.
– А ничего хорошего не будет! – снова подал голос Антон. – Говорю, пусть убирается, вот и пусть!
