— Ты не разобрала? — спросил Корональ, поглаживая острые соски пальцами, убирая чешуйки остывшего и побелевшего воска. — Можно повторить. Но для чистоты эксперимента можно поменять…
— Нет, нет, поняла! — заверещала Нова, чувствуя, как пальцы Короналя зажимают чуть обожженный сосок и тянут его, снова воскрешая непереносимое удовольствие. — Поняла! Вы ласкаете лучше воска, Ваше Величество!
Корональ тихо рассмеялся, продолжая безжалостно щекотать соски, с удовольствием наблюдая, как Нова беспомощно извивается и бьется под ним.
— Какая бессовестная и льстивая ложь, — произнес Корональ. — Идеальное умение для гарема… Правильно, так и нужно отвечать господину. Но в данном конкретном случае я знаю, что это ложь. Поэтому последует наказание…
Воск полился на извивающееся тело Новы, вычерчивая тонкие зигзаги большие круглые капли. Девушка вскрикивала, глядя на то, как под ее кожей, обожженой воском, расползается прекрасный золотой узор, похожий на перья жар-птиц. Корональ начал капать воском на ее вздрагивающий живот, и Нова чувствовала, как наслаждение наступает, наполняет ее тело, подчиняет девушку себе.
— Ай-ай, какая дерзость, — голос Короналя казался ей далеком, словно во сне. Горячий воск капал на ее живот, его собралось целое расплавленное озеро, и Нова поняла, что она нарочно втягивает живот, даже привстает на цыпочки дрожащих ног, чтобы не дать ему с живота пролиться ниже. Ведь если он прольется, то случится то, чего она так боится, то, чем она так долго сопротивляется. И она не вынесет, она будет биться и кричать, погибая в руках Короналя, она выдаст свое наслаждение, и, возможно, он вытянет нее заветное согласие.
— Противиться мне?.. Как ты смеешь рушить мне все планы? Я нарисовал прекрасную картину, не хватает лишь одного штриха. И ты не даешь его мне првести…
Но эта игра понравилась ему.
Он снова поднял свечу выше, к груди девушки, и плеснул между подрагивающими мягкими полушариями. Горячая огненная струйка потекла по ее животу, извиваясь и змеясь, быстро и неумолимо скользнула во впадинку пупка, и оттуда огненной стрелой вниз, по гладкому лобку, меж покрасневших от возбуждения складочек, жаля острыми иглами нежную мякоть ее чувствительного тела, напрягшийся клитор, заставляя девушку биться и кричать от огненного блаженства.
Глава 18
Проснулась Нова в своих покоях, в гареме. Кажется, вчера она упала в обморок, не перенеся пытки, устроенной ей Короналем. Но и заветного «да» не сказала.
Девушка помнила свои крики, они все еще звенели в ее ушах, а на груди ощущала ласкающий язык Эллиана, который дразнил соски, поглаживал их до невыносимо приятного жжения, почти до экстаза, и его пальцы, осторожно мнущие податливую грудь, стискивающие округлость. Позабыв о жгучем воске, Элииан по очереди ласкал оба соска Новы, дразнил их языком, поглаживал пальцами, целовал и посасывал, и девушка заходилась в криках, пылая в руках коварного соблазнителя.
Тесно прижавшись к ее вздрагивающему телу, извивающемуся, блестящему потом, Корональ долго, бесконечно долго целовал ее губы, припухшие, накусанные, горячие и мягкие, так долго, что у Новы кружилась голова. Она выгибалась навстречу своему мучителю, растворяясь в его поцелуях, принимая его ласку жадно, как глоток чистого прохладного воздуха после душного подвала. И его руки, обнимающие ее податливое тело, уже не смущали, Нова сама ласкалась о них, как послушное животное. И, наверное, если б он не целовал ее так мучительно сладко и долго, она бы крикнула, сгорая от нетерпения и страсти «возьми меня!». Но, кажется, он решил поиграть, подразнить как следует строптивицу, и потому не спешил воспользоваться ее телом.
А потом сознание покинуло ее, когда наслаждение от горячего воска в очередной раз полыхнуло огнем под закрытыми веками и ослепило до бездонной черноты.
Корональ сам, на руках, принес обнаженную девушку в гарем, завернув в собственный шелковый темно-серый халат, ведь ее платье было разорвано и приведено в негодность. В этом халате, пропахшем морской свежестью и растаявшим воском, Нова, собственно, и проснулась, стыдливо натягивая до подбородка тонкую ткань. Ее руки, ее шея были в тонких чешуйках от побледневшего воска, на запястье была повязана синяя атласная лента, которую не спутаешь ни с какой другой — лента из волос Короналя. Прислужники подобострастно сгибались едва ли не вчетверо в поклонах, осторожно рассматривая молодую госпожу и ожидая от нее приказов. Всем было совершенно ясно, что вечером Корональ играл с нею, и в награду подарил свою ленту. Она не просто зацепилась, она была аккуратно и надежно повязана на запястье Новы, и для любой другой наложницы это означало бы, что Корональ провел с ней ночь и остался очень доволен девушкой.
Это косвенно подтверждали вой и плач Прекрасной за дверями.
Слушая, как прислужницы готовят ей ванну, как они хвалят новую госпожу за полученную ленту — и халат Короналя, в котором он бережно уложил ее в постель сам, — Прекрасная рвала в ярости волосы и царапала себе лицо. Нова, эта выскочка, выглядела испуганной и растерянной, когда ее отмывали от тонких чешуек воска и одевали в самые красивые наряды, что только отыскали в сундучках, а Прекрасная скрежетала зубами и сжимала кулаки, душа свою злость в груди.
«Ничего, — думала она. — Ничего…Вернется Пустотник с зельем, и Корональ навсегда забудет о тебе! Он обещал самое сильное приворотное зелье, что существует под луной, и уж оно-то победит это странное влечение Короналя к тебе! Он по-прежнему будет мой, будет дарить мне подарки и любить только меня!»
А Пустотник, разумеется, вовсе не собирался устраивать личную жизнь Прекрасной. Мысль о том, что Короналя можно просто отравить, а затем просто забрать беспрепятственно Нову, не давала ему покоя.
Разыскивая нечестивцев — а это было очень сложно с учетом того, что Слово ему больше не помогало, и он ориентировался лишь на подсказки Пустоты, — Пустотник долго бродил по улицам города, пока не добрел до самого тихого квартала. Домики были низкие, приземистые и очень добротные, сложенные из крепкого камня, с тяжелыми, окованными железом дверями. Окна располагались очень высоко и походили больше на узкие бойницы. Поглядывая вверх, на крепкие ставни, закрывающие эти недобрые глаза домов, Пустотник усмехался, понимая, зачем все эти предосторожности.
«Кто-то подумает, что тут живут купцы, переживающие за сохранность своего товара, да только я знаю, что за товар они берегут», — недобро думал Пустотник.
Возле одного дома он остановился и постучал в дверь — громко, требовательно.
Хозяин, мелкий, отвратительный, похожий на бородавчатого гоблина, тотчас отворил ему, словно поджидал этого внезапного ночного визита.
— Магия шептала твое имя, Сайрус, — посмеиваясь и потирая мозолистые заскорузлые ладони, произнес он. — Заходи и потрать свое золото.
В тесной комнате и повернуться было негде из-за нагромождения плашек, чашек, сушеных веников разных трав и банок с заспиртованными змеями. Стол, на который нечестивец указал Сайрусу, да полка, на которой стояли клетки со всякими мелкими зверюшками и гадами.
