Лассе долго размышлял над тем, чем же сегодняшний секс отличается от прочих - а он отличался, несомненно, отличался. И не только тем, что он очень хотел эту девушку, и хотел долго, сам себе едва ли не бил по рукам. Нет; что-то еще было. Всматриваясь в ее сонное лицо, чуть поглаживая маленькие обнаженные груди, он обмирал от ощущения сбывшегося счастья. Что это, любовь? Полюбил эту девочку, эту юную сумасбродку, серьезно - полюбил?
Невероятно; не может быть.
Но все говорило об обратном. И его ночное бдение, когда он рассматривал и любовно, осторожно, чтоб не разбудить, гладил своего спящего ангела, и его неутихающее желание. Теперь он взял бы ее не так нетерпеливо, а осторожнее и нежнее, исцеловав все ее тело, обласкав каждый миллиметр ее теплой мягкой кожи, так, что она заплакала бы от невыносимой нежности. Спать ему не хотелось, точнее - он не хотел ни на минуту закрывать глаза. Казалось, что сон сродни расставанию, и если он уснет, то все разрушится, исчезнет.
- Мой ангел, - шептал он, целуя ее плечико, - мой нежный чистый ангел…
Под утро все же Лассе уснул, обняв Леру, и, утомленный, не услышал ни звонка телефона, ни того, как проснулась девушка и осторожно выскользнула из-под его руки.
Подбирая спадающую простыню, обмирая от недобрых предчувствий, Лера, зажав трезвонящий телефон в руке, прокралась на кухню и закрылась там, привалившись плечом на крашеную картонную дверь с мутным рельефным стеклом - советским наследием, которому сто лет в обед.
Звонила мачеха Леры, Люси Комбз, и голос ее был не самый доброжелательный в этом мире.
- Лера, Лера, - нараспев произнесла она так, что девушка обмерла от страха. - Я очень, очень недовольна тобой. Ты что, хочешь, чтобы я прекратила давать тебе денег? Я могу тебе устроить это. Я откажусь спонсировать твои капризы, и тогда ты узнаешь, что такое нищета и голод. Этого ты хочешь?
- Какие капризы? - пропыхтела Лера, изо всех сил храбрясь и пытаясь говорить с Люси так, как говорила обычно - независимо и с дерзким вызовом.
- Начнем с того, - уничтожающим тоном произнесла Люси, - что твоя идея учиться в России сама по себе один огромный, глупый, нелепый каприз. Это некачественное, шарлатанское образование; оно не пригодится тебе здесь…
- Кто сказал, что я собираюсь жить в Америке? - выкрикнула Лера ершисто, и Люси неодобрительно зацокала языком.
- Лера, Лера, Лера, - произнесла она сухим, безэмоциональным голосом. - А где же ты собираешься жить?
- Здесь, - выдохнула девушка, комкая простыню на груди. - Здесь у меня родня!
- Родня! - казалось, Люси даже руками всплеснула от изумления и негодования. - Кто там твоя родня!? Твой отец избаловал тебя сверх меры; ты послана мне Богом, как испытание и наказание… За все годы я не слышала ни слова благодарности от тебя, ни слова! Но я с честью вынесу это, да. Это мой крест… Родня?! Какая родня?! Кто из них заботился о тебе все эти годы? Кто из них воспитывал тебя? Лечил, когда ты болела? Оплачивал твое образование и твои капризы, одним из которых является образование в Москве?!
- Я всего лишь хочу сама зарабатывать и избавить уже вас от своего присутствия, - прорычала девушка, глотая злые слезы. Черт знает как, но Люси удавалось заставить ее плакать на раз, самыми невинными словами, самым простым диалогом. Вот Люси болтает погоде - а в следующую минуту Лера просто захлебывается слезами, ощущая свою никчемность и ненужность.
- Дорогая, но ты можешь избавить меня от своего присутствия очень легко, - хрупким нежным голоском проворковала Люси. - Всего лишь выйдя замуж. За Фреда. И тогда ты сама себе хозяйка. Тогда вступает в силу завещание, и ты можешь свободно распоряжаться всем состоянием своего отца. Если тебе не нравится мое заботливое и рачительное опекунство… что ж… - Люси притворно вздохнула, и Леру заколотило от этих ласковых слов, полных лживого яда.
- За Фреда, - выдохнула она. - За вашего племянника! Да я лучше дождусь совершеннолетия…
- Не дождешься, - холодно перебила ее Люси. - Разве что пополнишь ряды нищих русских. Я не стану больше оплачивать твои счета, твоим родным я скажу, что ты строптива, капризна, ленива. Кому они поверят больше, мне или тебе? Ты уже успела показать им свой характер?
- Фред ударил меня, - с ненавистью ответила Лера, вся дрожа от бессильной ярости. Он ударил меня, это все видели!
- Конечно, ударил, - преувеличенно весело отозвалась Люси. - Он рассказал мне. Ты же флиртовала с другим мужчиной и уехала с вечеринки с кем-то другим, не с Фредом, я правильно понимаю? Я скажу Мише, - она едко хихикнула, - что ты и дома вела себя так же. Скажу, что ты изменяла Фреду, и он просто не вытерпел этого унижения. Миша мужчина; он меня поймет.
Лера молчала, роняя бессильные слезы.
- Ну, дорогая, не надо плакать! - заботливо проворковала Люси. - Ты же знаешь, я не могу слышать, как ты плачешь! Поверь - я забочусь о тебе, о твоем благе. Ты еще слишком молода и неопытна… Ты просто не понимаешь, что так всем будет лучше. И тебе в первую очередь. Фред не плохой; он очень хороший. С ним ты будешь счастлива, очень счастлива! Он будет заботиться о тебе, да он сейчас готов это делать, но ты же не даешься!
- Я не хочу быть с Фредом, - пробормотала Лера сквозь слезы. - Я люблю другого.
- Другого! - насмешливо фыркнула Люси. - А этот другой что, готов о тебе позаботиться? Он богат? Он успешен? Он готов сделать тебе предложение, или всего лишь хочет с тобой развлечься? Но в любом случае, выбирать тебе. Давай, люби своего другого и оставайся в полной нищете. Фред не простит тебе связи на стороне. Твоему другому,- Люси гаденько усмехнулась, так, что мороз пробежал у Леры по спине, больно кольнув меж лопатками, - переломают ноги и руки, и вы вдвоем будете жить на его пособие по инвалидности. Но ведь у вас любовь, так? Он тебе простит это?
- Мерзавка!
- Я не понимаю русского, можешь не утруждать себя, не ругаться на нем, - небрежно ответила Люси. - Итак: бери себя в руки, собирайся и иди к Фреду.
- Нет!
- Да; я поговорила с ним - он и пальцем тебя не тронет. Он остыл; девочка, он просто любит тебя, и очень ревнует, вот и все. Просто иди к Фреду; просто сделаем вид, что ничего не было, и будем жить как раньше. Вот и все.
Лера была уничтожена и раздавлена. Люси еще что-то бормотала в трубку своим тараканьим голосом, но Лера уже не могла слушать. Захлебываясь слезами, она бегом проскользнула в ванную и долго умывалась, отмывая горе и страх.
Страх остаться одной.
Страх ненужности.
Люси умела ломать девчонку. Напугать ее, выбить почву из-под ног. Лера, по сути, была трусихой. Строптивой - но трусихой. Она никогда не чувствовала себя уверенно, и Люси этим пользовалась.
Она могла даже явную чушь говорить так уверенно и так убедительно, что Лера верила ей. Не хотела - и верила, обмирая от ужасов, которые рисовал ей внутренний взор. Богатые люди не умеют делиться своими богатствами, внушала ей Люси. Богатые люди не любят заботиться о бедных родственниках. Богатые люди потому и не спрашивают о том, как ты живешь, что ты ешь и что пьешь. Богатые люди не поинтересуются, куда делся искалеченный Лассе.
