Он двигался мягко, гибко, еле уловимо, потираясь о нее возбужденным членом ровно в том месте, какое обычно у женщин такое влажное и горячее, имитируя те самые движения, на которые девчонка так навязчиво напрашивалась. Но сейчас красивая чувственная ласка была превращена в фальшивку, в издевательство, и Акула с удовольствием наблюдал, как из черт девчонки исчезает все насмешливое и высокомерное. Даже сквозь ткань джинсов ему чудился жар ее тайного местечка, которого касаться мог не каждый; нет-нет, Акула не думал, что красотка раздвигает ноги перед всеми. И тем унизительнее и постыднее для нее должны были стать его действия, тем паче, что, кажется, она совсем не испытывала приятных чувств, только откровенный стыд, оттого что кто-то другой бесцеремонно распоряжался ее телом, трогал самые интимные места, не спрашивая ее разрешения, и вел с ней себя так…так...
Она вдруг ощутила, что некоторые ситуации она не в силах не контролировать, не исправить, и это была одна из таких ситуаций. Ее напуганные глаза становились все больше и больше, и в них отражался уже не только испуг - отчаяние, понимание, что она влипла.
- Я же не мальчик, - снисходительно заметил Акула вполголоса, наблюдая, как ее бирюзовые глаза от стыда медленно наполняются слезами. - Ты привыкла к тому, что малолетние сосунки теряются от твоих колкостей? Злятся? Психуют от твоих провокаций? Привыкла чувствовать себя победительницей?
Акула грубо перехватил тонкие запястья, вздернул руки девушки у нее над головой и прижался к ее телу, прильнул особенно мягко, долго, томно, настолько откровенно и чувственно, будто они с девушкой были обнажены, будто их тела слились воедино, и он берет ее глубоко, очень глубоко. Его пошлый намек не остался не понят, девушка оглушительно взвизгнула, и он тотчас отпрянул от нее, оставив у стены, потрепанную, потисканную, сжавшуюся стыдливо в комочек.
- Мой тебе совет, - хладнокровно произнес он, отступая к столу. Во рту его горело, словно он целовал эту девушку, упиваясь сладким вкусом ее леденцовых губ, и он готов был заесть этот непередаваемый, желанный вкус горчицей, лишь бы избавиться от него. - Не веди себя так со взрослыми мужчинами. И вообще не веди себя так. Я тебе дал понять, на что ты напрашиваешься. И если ты не изменишь своего поведения, однажды это произойдет по-настоящему. И не факт, что тебе это понравится. Как сейчас. Не понравилось же?
- Дурак! - со слезами в голосе выкрикнула девушка, зажимая рот руками, чтобы никто не услышал ее рыданий. - Идиотина!
Она, рыдая и вздрагивая всем своим тонким телом, рванула прочь, едва не сбив с ног входящую Аньку, и где-то в прихожей уже через миг застучали каблучки ее туфель.
- Ты чего тут устроил?!
В руках Аньки был поднос с чашками, яркий чайник, и только быстрая реакция Акулы уберегла парадный сервиз от уничтожения, когда руки Аньки дрогнули и едва не вывалили все содержимое подноса ей под ноги. Он подхватил поднос и аккуратно поставил его на стол, неспешно налил себе чаю, еле удерживаясь от того, чтобы заглотить кипяток одном глотком и смыть карамельный аромат со своего языка.
- Ты чего девчонке наговорил?! - свирепо рычала Анька, пока он неспешно помешивал чай ложечкой.
- Ты зачем ей рассказала? - произнес он вполголоса.
- Рассказала? О чем?!
Лассе кинул на нее взгляд через плечо, наконец-то пригубив вожделенную жидкость, ощущая неимоверное облегчение. Черт, а ведь он, кажется, завелся по-настоящему. Почуял вкус крови, как говорится. Приятную тяжесть и округлости девичьего тела в руках…
- О зеленке, - как можно небрежнее отозвался он. - О розовых трусах. Зачем? М-м-м?
Анька даже поперхнулась от злости и несправедливых обвинений.
- Совсем головой повредился?! - зашипела она, наступая на Лассе едва не с кулаками. - Как бы я это рассказала, умолчав о том, что мы с тобой… что… словом, что мы чпокались?! А?! Или ты думаешь, я всем рассказываю, как по очереди крутила с обоими братьями?! Такие вещи вообще не рассказывают юным девушкам!
Юная!
Это слово молнией промелькнуло в голове у Акулы, он едва не поперхнулся горячим чаем, закашлялся и был вынужден чашку поставить на стол. Придурок! Нашел с кем связываться! А девчонке сколько лет-то?!.. На свежатинку потянуло!?
- Ты чего ей наговорил, чего наговорил, паршивец?! - не унималась Анька.
- Скажем так: мы друг друга не поняли, - хладнокровно ответил Акула. - Не переживай, я все улажу. Я извинюсь.
Ай-ай… вот это позор, вот это натворил дел!
Акула не понимал, чего он испытывает больше, стыда за то, что сорвался на глупой, совсем ей зеленой девчонке, или приятного, до дрожи в руках волнующего возбуждения. Он крепче сжимал ладони на руле, чтобы унять эту дрожь, и в изумлении покачивал головой, стараясь разобраться в себе.
Вот почему - Акула. Не Лось. Лось - спокойный, неспешный и непробиваемый. Он подумает тысячу раз, прежде чем сделать, все взвесит и хладнокровно выверит. А Акула не такой; сколько раз он проклинал свой неуемный горячий темперамент, который каждый раз хищно нашептывал ему: напади! Укуси! Разорви! Акуле не доставало терпения и хладнокровия, чтобы обдумать все трезво.
Вот и вышло… вышло так, что на девчонку он напал исключительно из своих соображений.
- Извини, милая, у Акул свои комплексы… - бормотал он себе под нос, аккуратно выворачивая руль. Пожалуй, это хорошо, что он пути. Дорога научила его быть внимательным, как тогда, с раненной Анькой на заднем сидении, которую надо было довезти, не вмазавшись в столб. Руль его успокаивал и дисциплинировал, в данной ситуации это было то, что надо. - И мно-о-ого скелетов в шкафу… очень много…
Да, надо признать - кличка из прошлого больно царапнула потайной уголок его души, куда были упрятаны постыдные воспоминания. Разозлился, повелся на провокацию, как идиот… если б не тень подозрения, если б кличку озвучила за столом Анька, вот сию минуту, он и с места б не двинулся. Пусть бы девчонка хихикала и строила свои глазки дальше.
Или двинулся бы?..
Акула вспомнил приятную округлость бедра девушки, крепкую задницу под своей ладонью, когда вжимался в тело девушки, упиваясь ужасом и беспомощностью, вспыхнувшими в ее глазах. Он воспоминания о том, как их тела касались, разделенные только тонкой тканью одежды, неспешно скользили, потираясь друг о друга самыми чувствительными точками, у него снова начинали дрожать руки и контролировать дорогу становилось все труднее.
От досады Акула лишь мотнул головой, прогоняя бесстыдное и волнующее видение.
Да двинулся бы. Еще как.
Ведь не зря же он выбрал именно такое наказание.
- Среагировал на девчонку, вот что, - бормотал Акула, хмуря брови.
И это ему было обиднее всего.
Два года держался; два года старался не вспоминать о разгульном прошлом, о… о… о хищничестве, о свободных заплывах меж стаек соблазнительных аппетитных рыбешек, и вот на тебе! Какая-то девчонка одним взмахом ресниц разбудила в нем эту ипостась, дремлющую на мелководье акулу. И это злило больше всего.
