Она даже не подозревала, что Эду может быть таким – подчеркнуто статным, пластичным, очень артистичным. На нем был традиционный черный костюм, шитый золотом, и все в молодом человеке – его осанка, походка, его жесты, взмахи рукой, которыми он приветствовал публику, пластика, с которой он двигался, - все говорило о том, что он в большей мере актер, и ему нравится внимание публики, нравится ее волновать и заставлять замирать. И внутренняя Анька – никогда еще она не была настолько громогласной и бессовестной, как в этот миг, оценивая Эду.
«Полозкова! – вопила воображаемая подруга в абсолютном восторге. – Какой зачотный попец у твоего мачо! Ну, ты даешь! Какого закадрила!»
От этих бессовестных мыслей Марина просто багровела до ушей, потому что, по сути, мысли-то эти были ее собственные…
Однако, зловещий знак того, что именно Эду придется нанести смертельный укол быку, был на нем; пальцы его правой руки были перемотаны пластырем, закреплены, чтобы не соскользнули при ударе с рукояти эстока и не повредились при мощном ударе мечом. Проходя мимо почетных мест, там, где располагался президент корриды, Эду незаметно разминал руку, сильно сжимал и разжимал пальцы, и от этих хищных, быстрых движений у Марины мурашки по спине бежали. Никогда еще Марина не видела корриду вживую, никогда еще опасность не была так близко, и никогда еще Марина не испытывала такого страха, от которого ее просто подкидывало на месте.
Эду отвернулся; больше он не смотрел на нее, весь поглощенный обсуждением предстоящего боя. Солнце, поднимающееся над стадионом, слепило тореро, вставших на всеобщее обозрение перед трибунами; они щурились, оправляли на себе одежду, проверяя, все ли застегнуто, все ли ладно сидит. Расшитые золотом парадные плащи-капоте поблескивали на их плечах, и в этой недолгой сцене причудливо перемешались обыденное спокойствие и праздничное возбуждение и предвкушение.
Публика приветствовала своих любимцев, но Вероника, кажется, до сих пор была не впечатлена. Она поправляла поля огромной черной шляпы, нетерпеливо вертелась на месте, привставала на месте, и явно скучала.
- Какая дикость, - произнесла она раздраженно. Марина покосилась на нее с неодобрением:
- Смотрите, не заявите это сеньору де Авалосу, - произнесла она насмешливо. – Он-то очень гордится сыном. Коррида – это воплощение духа Испании, особенно здесь, в Аналусии, на родине боя быков.
- Много ты понимаешь, - огрызнулась Вероника, опасливо покосившись на де Авалоса. – Быть испанским грандом и… скакать на потеху публике!
Марина пожала плечами.
- Если даже зять герцогини Альбы не гнушается этой работой, - произнесла она, - то почему нет?
- Герцогиня Альба? – удивилась Вероника.
- Я же говорю – это очень почитаемая профессия, - ядовито ответила Марина. Привычка Вероники отзываться нелицеприятно обо всем, о чем она не имеет понятия, начала ее здорово раздражать. К тому же, на данный момент нелестные оценки Вероники касались непосредственно Эду, и Марине было очень обидно за него…
Президент праздника махнул платком и просигналили трубы, возвещая о начале первой терции корриды; все было готово к выходу самого главного участника – быка. Публика взревела, а Марина закрыла лицо ладонями от испуга, потому что ей показалось, что под ослепительное солнце выскочил не бык, а какое-то совсем уж мифическое животное. Раздувая черные ноздри, тот промчался по инерции несколько метров и встал, ослепленный светом. Это был огромный черный зверь с великолепными острыми рогами, страшный и мощный. От вида его публика разразилась восторженными выкриками, даже де Авалос невольно привстал, пораженный.
- Да это чистый дьявол! – с толикой восхищения произнес он, наблюдая, как бык беснуется на арене, скачет, распугивая помощников тореро. – Злобный зверь! Такого одолеть…
Голос его дрогнул и де Авалос не произнес последних слов, замолчал окончание своей мысли, но Марина с легкостью угадала, что он хотел сказать.
«Почти невероятно». «Очень сложно». «Невозможно».
Иоланта не произнесла ни слова, только нервно стиснула ладони, а Вероника небрежно усмехнулась.
- О-о, - протянула она насмешливо, - какие храбрецы! Все попрятались… мы все три часа будем смотреть, как носится этот бык?
Бык действительно выглядел угрожающе. Казалось, он был зол на весь свет, и каждого, кто осмеливался появиться в опасной близости, готов был растерзать. Он метался по арене, не позволяя помощникам тореро надолго покидать их укрытия. Казалось, мелькание розово-желтых плащей-капоте вовсе не сбивает его с толка, и он нарочно выцеливает для удара фигуру человека, а не разноцветную тряпку. Пару раз он настигал удирающих от него тореро, и его рога пробивали деревянные щиты, которыми арена была отгорожена. В этом беспорядочном мелькании тел, в криках, во взмахах разноцветными плащами Марина совершенно не видела Эду и не понимала, что люди выкрикивают, переговариваясь друг с другом. Ей казалось, что все идет не так, что это безумие вот-вот остановится, прекратится; она надеялась на это и чуть ли не молилась, отыскивая взглядом Эду и умоляя небеса – кого угодно, Господа Бога, инопланетян! – чтобы все обошлось.
Должна же быть пауза, передышка?! Но ее не было.
- Ну, хитер!.. Ничего, - будто утешая себя самого, или успокаивая, произнес де Авалос, наблюдая, как беснуется на арене это исчадие ада. – Сейчас его укротят немного, поубавят его прыти… Давно не было такого резвого быка!
Однако, его надеждам не суждено было сбыться.
Бык, раздраженно фыркая, выскочил из толпы людей, что-то кричащих и пытающихся привлечь его внимание своими плащами, но он, кажется, уже избрал себе жертву – всадника-пикадора, который должен был перебить ему мышцы на шее, чтобы ослабить силу его атаки. Хитрое животное со всего размаху врезалось в лошадиный бок, повалив испуганного коня вместе со всадником, и налетело на поверженного человека.
Марина и не поняла, не заметила, как оказалась на ногах, крича в ужасе вместе со всеми зрителями разом, глядя, как разъяренный бык терзает поверженного противника. Он не реагировал ни на крики, ни на взмахи капоте, и его лишь чудом удалось оттащить от пикадора, втроем вцепившись ему в хвост. Но едва раненого удалось отбить у чудовища и утащить с арены, как бык стряхнул защитников своего поверженного противника и помчался по песку. Этот поединок у людей он выиграл.
Эду, которого Марина опознала лишь по черному костюму, был, как будто, невредим. Он отваживался приближаться к быку почти вплотную, мелькание именно его плаща раздражало быка и заставляло отвлечься от жертвы. Марина готова была зажмуриться, закрыть лицо ладонями, чтобы не видеть опасного заигрывания со зверем, но ей казалось, что стоит ей хоть на минуту отвернуться, как произойдет нечто непоправимое, и она продолжала смотреть. Ей казалось. Что отвернуться – это означает предать, лишить Эду поддержки; нет, этого допустит никак нельзя! И теперь, глядя на Иоланту, застывшую как изваяние, Марина поняла ее – именно так, не выказывая своего страха, сдержанно и с достоинством следует себя держать!
